Милени сидела справа от меня, и Элики, распорядившись, чтобы и ей подали завтрак, села по другую руку от девочки, с рвением выполняя свои основные обязанности. Гувернантка бросала в мою сторону ревнивые взгляды, буквально душа при этом девочку заботой, и едва не кормила ее с ложечки. Только что активная девочка с достаточно хорошим аппетитом, которая за завтраком увлеченно рассказывала мне о саде, в котором специально для нее отец распорядился поставить кованую качель. Качаться на ней, конечно запрещено, если отца нет дома (а он постоянно в разъездах), но она прелесть какая красивая.
Теперь же, передо мной словно сидел совершенно другой ребенок. Милени капризничала, без аппетита ковыряла омлет, который только что уплетала за обе щеки, насупилась. Из девочки словно вытащили стерженек.
Конечно, воспитание дочери Андера — это не мое дело, но ребенок не виноват в том, что ее отец — настоящий подонок. Он же своими руками и руками этой гувернантки, да простит меня Светлейший, лишает собственного ребенка детства.
Я постепенно укреплялась в мысли, что Элики с Андером связывают не только рабочие отношения — взгляды, которые она на меня бросала из под опущенных ресниц были слишком оценивающими, а в каждом ее жесте сквозила неприкрытая неприязнь.
Я уже думала, как бы мне спастись от этого ненужного и неприятного фарса, когда в трапезную вошел управляющий. Он отвесил нам легкий поклон:
— Дева Милени, Дева Элики, прибыл учитель пения, он ожидает вас. — И обратился уже ко мне. — Дева Анна, лэрд Андер просил пригласить вас в его кабинет. Ему нужно безотлагательно побеседовать с вами.
Я встала, несмотря на недоеденный омлет. После известия, что мой мучитель ждет меня в своем кабинете, мне бы и кусочек в горло не полез. Я шла за управляющим, словно осужденный на плаху, чувствуя, как каждый шаг приближает меня к неизбежному.
Кабинет лэрда мне понравился. Выполненный в пастельных бежевых тонах, он был удобен и лаконичен. Я бы сама с удовольствием работала в таком помещении. И совершенно не нравился сам лэрд. Хотя, не понравился он мне еще раньше.
— Доброе утро, Анна. — Поздоровался он, опустив приличествующие моему положению и этикету условности. — Как тебе спалось?
Ночлег дома явно пошел Андеру на пользу — он побрился, привел себя в порядок, да и вообще вид с утра имел благодушный.
— Доброе утро. — Я кротко опустила ресницы. — Лучше, чем в тюремной камере. Однозначно.
Оборотень сверкнул глазами, но отвечать на мой выпад ничего не стал.
— Присаживайся. — Он указал мне на кресло напротив своего стола. — Вот бумага, вот — перо. Ты можешь отписать своему отцу о том, что у тебя все благополучно.
— Я не стану этого делать. — Я все же села в предложенное кресло.
— Не испытывай мое терпение. Оно и так слишком шатко.
— Или что? — Я нахально посмотрела ему в глаза.
Выпад с его стороны был столь молниеносным, что я не успела понять, каким образом он вдруг оказался за моей спиной. Тихо чиркнул остро наточенный кинжал в его руках. Я испуганно смотрела на свою отрезанную прядь, оставшуюся в пальцах Андера.
— А ничего. — Уже спокойно произнес он, обходя стол, и присаживаясь на свое место. — Я думаю, мы обойдемся и без твоего письма, хотя, тебе, конечно, лучше бы со мной сотрудничать — быстрее отправишься домой.
Я только поджала губы.
— Ну нет — так нет. — Философски заключил он, вкладывая мой локон в конверт. — Я твоему отцу написал, надеюсь, уже завтра он получит мое послание. И как-то на него отреагирует. Желательно, положительно. Иначе в следующий конверт придется вложить послание от тебя. Или, скажем, один из твоих пальцев.
Я уже успела свыкнуться с мыслью, что дома никогда не увижу. Но вот пальцев было жалко. Я неосознанным жестом спрятала руки за спиной.
Андер, наблюдая за мною засмеялся.
— Шутить изволите? — Обиделась я.
— Прости, Анна. Не удержался. — Он улыбнулся беззлобно, отчего я неуютно поерзала в своем кресле — до того непривычно было видеть его в благодушном настроении. — Твой отец не простил бы мне такого кощунства. Хочешь холодного чая?
— Если вы так боитесь гнева моего отца, быть может, отправите меня домой?
— Не боюсь. — Он немного задумался. — Но искренне ему сочувствую. Князь верно отметил. Я — сам отец. И если бы кто-то осмелился причинить вред моей дочери — из под земли бы достал обидчика. Слышал, вы уже познакомились с ней?