— А как насчет камер на улицах, которые могли заснять твою поездку сюда?
— Сегодня вечером я прокралась в гараж и поменяла номера.
— Что насчет телефонных звонков, которые ты совершила этим вечером?
— Одноразовый мобильный, который я выброшу в мусорный бак.
Я киваю с одобрением.
— Не беспокойся, Ной. Я очень тщательно все спланировала.
— Я могу все сделать намного проще. Я могу устроить ложное похищение. И тебе не придется рисковать, все будет совсем по-другому.
— Нет, — отвечает она, и ее голос звучит уверенно и спокойно. — Я не хочу, чтобы кто-то другой брал вину за его убийство. На самом деле, мне жаль, что я оказалась слишком трусливой, чтобы спустить курок, и это сделал ты. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось из-за меня. Если ты попадешь в ад, я тоже хочу оказаться там, несмотря на то, есть там мороженое или нет.
— Хорошо. Мы должны двигаться. Давай.
Она выуживает из кармана мобильный и нажимает кнопку.
— Сделано, — говорит она в микрофон. Потом убирает телефон обратно в карман. — У меня к тебе столько вопросов, но они могут подождать. Однако, есть кое-что очень важное, что я должна тебе сейчас сказать. — Она замолкает, прочищая горло.
— Если что-то пойдет не так, после сегодняшнего вечера, я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, Ной. Я люблю тебя больше, чем свою жизнь.
Я беру ее прекрасное лицо в свои ладони.
— Ничего с тобой не случится. Я не доверю тебя какому-то водителю такси. Я позвоню Сэму и попрошу его тебя отвезти. Он высадит тебя в начале твоей улицы и подождет, пока ты не перелезешь по лестнице через забор.
Одинокая слеза катится у нее из глаза. Я смахиваю ее.
— И только в случае, если со мной что-то случится, и я не успею тебе сказать, хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, Таша. Я люблю тебя, как никогда никого не любил за всю свою жизнь. Я готов умереть за тебя, моя девочка.
39.
Таша Эванофф
https://www.youtube.com/watch?v=-n-2lPzH7Do
Енак [8]
Я прячу веревочную лестницу и иду на кухню. Баба сидит за столом перед ней стоит обычный чай. Ее лицо бледное и печальное, я не видела ее такой.
— Он... умер?
Я утвердительно киваю.
Она закрывает глаза и сглатывает, пытаясь вернуть контроль над эмоциями.
Я опускаюсь на колени рядом с ней и беру ее руку в свои. Несмотря на то, что я пришла с холода, ее руки ледяные.
Она открывает глаза и кивает.
— Ты все сделала, моя девочка. Ты сделала все правильно. — Ее голос срывается на последнем слове, и я обнимаю ее за шею.
— Это была не я. Я слишком боялась. Я не смогла нажать на курок.
Призрак улыбки появляется на ее губах.
— Я рада, что это была не ты. Ребенок не должен убивать своего собственного отца, даже если он настоящее чудовище.
— Ной все сделал.
— Так он успел к тебе приехать. Как он?
— Он ранен, но живой.
— Где он сейчас?
— Не знаю подробностей, но где-то скрывается у цыган ирландцев.
Она рассеянно кивает.
— Где сейчас твой отец?
— Они забрали его тело.
Она сильно сжимает губы, превращая в одну тонкую линию.
— Чтобы избавиться от него?
— Я не знаю. Я не спрашивала, но они сказали, что его никогда не найдут. — Я не рассказываю ей о свиноферме и жадных свиньях.
Она смотрит на пол.
— Неужели он... страдал?
— Нет. Все произошло мгновенно. Одна пуля.
— Он сердился на меня?
Я глажу ее по волосам.
— Он умер, так и не узнав, что ты мне помогала.
Сильные рыдания начинают сотрясать ее тело. У нее так неудержимо дрожат руки, что мне становится страшно за ее состояние.
— О, баба, — беспомощно шепчу я. — Пожалуйста, не рыдай так. Тебе станет плохо.
Она предпринимает попытку успокоиться, но слезы все равно продолжают непрерывно течь по щекам.
— Прости меня, ба. Я заставила тебя выбирать между мной и им.
— Ты не заставила, детка. Я сделала этот выбор сама.
— Мне хотелось бы, чтобы был какой-то другой выход.
— Другого выхода не было. Ты думаешь, если бы был другой выход, я не воспользовалась бы им? Он мой сын, моя плоть и кровь. Я вынашивала его в своем животе девять месяцев. Девять месяцев. Я никогда не рассказывала тебе, когда он родился он был хилым и слишком мелким, вечно плакал от коликов. Он мог плакать несколько часов подряд, его отца это очень раздражало, поэтому я укутывала его тепло и в середине ночи садилась с ним в саду. Я часами сидела на морозе, тряся его, пока он не уставал плакать и не засыпал.