Врагу не пожелаешь делать такой страшный выбор, а потому трудно было судить о черствости заведующей, которая говорила со своей преемницей.
Позабыв о окаменевших мышцах на руках, Бенедикт погрузился в невеселые мысли. Ему самому сейчас стало намного труднее совершить задуманное, незаметно возникла дилемма морали. Если станет известна истинная причина его пребывания в больнице, то не так-то просто ему будет смотреть в глаза всех тех людей, с которыми его свела судьба.
Пользуясь общественным мнением за неимением желания составить свое собственное, Бенедикт считал персонал отделения, как на подбор строгими, черствыми мучениками с неадекватным восприятием мира. Но теперь все изменилось...
Каждый поступок, перехваченный строгий взгляд был таким же отголоском предвзятого мнения о том, что он избалованный, безответственный человек, который не знал в жизни трудностей.
Сам Бенедикт устал от бесхребетного окружения, где он был словно в ловушке и несколько недель в детском онкологическом отделении открыли ему глаза — насколько он малодушно считал трагедией свой творческий кризис. Отныне это слово носило не эфемерный, романтичный размытый смысл с оттенком горечи, теперь это были лица вполне конкретных людей.
Только в детском отделении работали почти три десятка человек, не считая других приходящих специалистов. Невозможно было заводить знакомство, даже самое поверхностное со всеми. Больше не хотелось...
Бенедикт и без того ощущал себя последним подонком от того, что ему придется подставить Грейс. Могут полететь головы доктора Хантер, Люси, Саттеша, Шейлы, Хлои и еще одна светлая, во всех смыслах, голова.
Хоуп.
Задача усложнялась с каждым днем. Появлялись все новые сомнения, но долг перед семьей неустанно клонил чашу весов вниз. Отцу Бенедикт был обязан многим, но крах семейного дела потянет за собой мать и сестру, ее мужа и детей.
Лулу не двигалась и только ее дыхание, согревающее плечо Купера, не давало ему забыться. Он не знал, сколько времени прошло, но судя по тысячам игл, колющих в плечах и спине, прошло уже больше часа.
Осторожно переложив тело девочки на правое плечо, Бенедикт прижался щекой кол лбу ребенка. Кожа была теплой и чуть взмокшей. Температуры не было.
Из игровой комнаты доносилось улюлюкание и восторженные возгласы детей. Их удалось отвлечь от урагана и на время растормошить.
Еще одно резкое движение и в глазах взорвался фейерверк из искр, а позвоночник пронзила острая боль. Еще пол часа можно выдержать.
В конце коридора раздался тихий, тяжелый вздох и Бенедикт уверенно развернулся, чтобы продолжить «прогулку», как вдруг, замер под пристальным взглядом Хоуп .
Она тоже была «при деле», у нее на руках сидел Майки- тот двухлетний малыш, с которым Бенедикт познакомился на пункции костного мозга. На ее лице друг друга сменяли смятение и неловкость — редкие гости среди эмоций Хоуп, будто она подсмотрела нечто крайне личное.
В этот момент окончательно рухнуло ее мнение о том, что из безжалостного, злого мальчишки мог выйти толк. Это был последний штрих к портрету нового Бенедикта Купера, ради которого можно было отпустить прошлое со спокойной душой и забыть старые обиды.
В облике этого мужчины больше не было и намека на лоск, исчезла бравада и очаровательная наглость, которая подсознательно притягивает каждую женщину.
Сейчас Хоуп всматривалась почти в свое подобие — серьезный тяжелый взгляд, сцепленные губы, с которых вот-вот должны сорваться слова, которые никому не будут приятны, потому что так всегда бывает с правдой, но нет, они перерастут в недомолвки и будут похоронены глубоко в душе.
- Да... Я с тобой поужинаю. Если ураган до пятницы стихнет, заезжай за мной часиков в восемь вечера домой.
Это было произнесено едва слышно, но в пустом коридоре малейший шорох доносился эхом и на этот раз, невидимый курьер доставил посылку адресату, который галантно склонил голову и улыбнулся чарующе и благодарно.
Полтора часа которые длился фильм закончились и дети громко обсуждали самые захватывающие моменты, а когда все разбрелись по палатам чтобы поужинать показалось, что буря только усилилась, потому что жуткий вой за окном казался только громче из-за повисшей тишины.
О пробитом окне в кожно-венерическом диспансере узнали слишком быстро. Миссис Леттерман потребовала отставить кровати в палате где она находилась с сыном еще дальше и чтобы не нарваться на истерику, Кэрол Хантер сама помогала, параллельно пытаясь понять что ее так встревожило.