Последний близкий человек Алисии — мама, умерла два года назад и прекрасная квартира в даунтауне превратилась в пустую клетку, в которой хотелось выть на разные голоса.
Хонда плелась по устланной обломками деревьев и всевозможным мусором дороге слишком медленно, чтобы вызвать у двоих людей, которые находились внутри салона чувство неловкости от затянувшегося молчания, если не ужасающий пейзаж, представший перед их глазами. К тому же, молчание Бенедикта и Хоуп странным образом имело нечто общее, и было уместным.
Они проспали на парковке почти пять часов, пока их не разбудил охранник. К медицинскому центру уже подогнали всевозможную технику, чтобы приступить к ликвидации последствий от разгула стихии.
Как ни удивительно, но невыносимая духота, к которой так не привыкли сиэлтловцы, отступила и тяжелые серые облака, делили небо со старым добрым тусклым солнцем. Оно словно выдохлось, и, махнув широким лучом, оставило попытку прогреть штат Вашингтон.
Только раз, за то время пока они ехали к дому Хоуп, Бенедикт заметил, как его спутница обернулась назад и странно посмотрела на его спортивную сумку, с которой он каждый приезжал в медицинский центр. Помимо воли Купер почувствовал, как на долю секунды его одолела паника. Вдруг Хоуп видела, как поспешно спрятал папку с историей болезни Маккардена? Но он мог поклясться, что был крайне осторожен — свидетелей не было.
Впрочем, кто его знает, что творилось в голове этой женщины. Единственное в чем, Купер был уверен на сто процентов, так это в том, что их пути в скором времени разойдутся. Через несколько дней официально начнется расследование со стороны ФБР и его отца возьмут под стражу. Как ни как — один из главных подозреваемых и все свое свободное время Бенедикт будет проводить в комнатах для допросов, а затем в зале суда, в качестве адвоката.
Все останется позади.
Своеобразный запах больницы, режущий свет ламп, пикание приборов, бесчисленные выносы уток, кислый запах рвоты, затравленные глаза женщин, лица облысевших детей в масках с невероятно худыми руками и ногами...искренняя радость о том, что удалось выспаться, счастье, о того что проглоченный обед, остался в желудке, и эйфория, неуловимая, но стойкая, от того, что сегодня ничего не болит.
Бенедикт уже успел распечатать несколько самых удачных фото, которые успел сделать в палате Лулу и Сэма. Одна их них была наиболее удачной из всех.
На бумаге была снята палата целиком. Здесь уместились две кровати, на которых, полулежа расположились мальчик и девочка в смешных костюмах. Они от души смеялись, не смотря на того, что оба не могли подняться — почти незаметно от их рук тянулись тонкие, прозрачные трубки капельниц к высоким штативам. Рядом с мальчиком на стуле сидел мужчина — его отец, и поджав подбородок рукой, неотрывно смотрел на своего ребенка. Краткий момент благословенной передышке, которая только и отделяла от безумия, давая возможность отвлечься от непосильной ноши ответственности, а рядом с девочкой, стояла ее мама. Женщина подбрасывала вверх воздушный шарик, но ее внимание так же было приковано к дочке, пока та искренне веселилась от столь простого развлечения.
Эта картина долго стояла перед глазами Бенедикта, но теперь ее сменила куда более красочная. Жуткие кровавые разводы на полу, которые пришлось смывать именно Куперу, после того, как весь персонал был занят детьми и разбитым окном в палате Кирби.
Уголок рта Нэда дернулся в нервной усмешке. Он никогда бы не мог подумать, что кровь так быстро сохнет, словно мало было той данности, что именно приходится смыть с пола, так нет, надо было растянуть этот незабываемый опыт на пару часов.
Перед лицом Бенедикта промелькнула тонкая кисть Хоуп, именно так она привлекла его внимание, чтобы указать на свой дом.
Машина остановилась на дороге, потому что подъездная площадка к дому была перекрыта стволом сломленного дерева. Ничего не сказав, Хоуп молча оставила на приборной панели свою визитку с личным номером телефона и вышла из машины, полностью проигнорировав тот факт, что Бенедикт, вспомнив о манерах, бросился открывать ей дверцу, но не успел.
Рядом, на территории соседних домов то и дело выли на разные голоса электропилы, у многих была повреждена кровля.
Дом Ванмееров, казалось, во время бури был под колпаком. Даже газон не был устлан обломками и мусором. Только одно упавшее дерево, через которое, довольно флегматично переступила Хоуп, размашисто закидывая ногу.
«Неприкасаемая».
Это слово всплыло в памяти Бенедикта. Именно так, с некоторым ехидством называли Хоуп многие из ее коллег.