И сегодняшний день не был исключением.
По голове пробежали мурашки, затерявшись где-то в районе шеи. И, несмотря, на крепчающую прохладу, Хоуп чувствовала блаженное тепло и покой, она машинально подняла руку и накрыла ею свое правое плечо.
Иллюзия тут же исчезла, возвращая в реальность и к бархатной шерсти довольного до нельзя Гарда. В сердце едва заметно кольнуло.
На ступне левой ноги отчетливо ощущалась дырка в носке, в районе большого пальца. Порог медицинского центра сосредоточенно и с серьезным видом, доктор Ванмеер переступила с правой ноги. Белье была надето чистое, но старое. Никаких нововведений с того, момента, как она открыла утром глаза, ощутив, что тело больше не хочет сна, не последовало. Завтрак состоял из двух тостов с пюре из авокадо и лимонного сока с жареным сыром и нескольких ложек нежирного йогурта. Такси, по обыкновению, ожидало на подъездной дорожке. Сегодня действовал строгий запрет на подсчет секунд, за которые удастся добраться до машины, покинув дом.
Отец спокойно воспринял все завихрения своего ненаглядного чада, а потому даже не обронил слова, спокойно читая утреннюю газету. Впервые за долгое время у него был полноценный выходной. Мегги так же старалась не проронить ни слова, получив строгие указания от доктора Ванмеера.
Хоуп знала, что в отделении сегодня будет особо пристальное внимание к ней и нарочно шла в свой кабинет, опустив глаза в пол, кивком приветствуя детей, который спешили поздороваться с любимым доктором, женщина игнорировала голоса их мам и пап, как вдруг, совершенно отчетливо до ее слуха донесся приглушенный низкий голос Бенедикта. Пришлось споткнуться, но темп не убавился. Наверняка, пришел поддержать Лулу и Роуз. Похвально! Едва отперев дверь своего кабинета, она с грохотом ее захлопнула и повернула ключ.
На столе ее уже ждали результаты последних обследований Луизы и желтый запечатанный конверт, на котором, размашистым и сбитым почерком было написано — для Хоуп.
Это была история болезни Джеймса Маккардена.
Потом пошли звонки: из лаборатории, от Тео, из финотдела, затем доложили о том, что операционная готова и ровно в двенадцать, Хоуп вылезла из своего убежища, ощущая, как ее раздирают предвкушение, нетерпение и паника, вперемешку с несильным страхом. В целом, коктейль эмоций был терпимым, но вызвал жуткий дискомфорт, словно невозможно было почесать место, которое невыносимо зудело.
Она на секунду замерла, будто взвешивала трудное решение и его последствия и как ни странно, прошла мимо палаты Луизы и Сэма, юркнув по привычке на лестницу.
«Жаль, что не с десяти до одиннадцати!»
В часовне было не многолюдно, и никто не обратил особого внимания на женщину, которая старалась не смотреть на людей. Ее охватила оторопь, словно впервые нужно будет рассказывать Санте стихотворение, которое она напрочь забыла. Падре Луис, наверняка, находился в исповедальне и хорошо!
Лоб взмок за долю секунды, как и ладони. Хоуп замерла, как вкопанная. До распятия оставалось не больше нескольких шагов, но тут, ее вполне ощутимо толкнули, мимо проходящая пара. Не врачи и не студенты, двое мужчин с печальными лицами. Они горячо извинились, чем привлекли внимание священника. Он как раз закончил принимать исповедь и украдкой выглянул из-за коротенькой занавески, но выходить к Хоуп не стал, боясь «спугнуть» ее.
Словно опомнившись, что у нее мало времени, доктор Ванмеер, ощущая неловкость, подошла к алтарю и не зная, с какими словами обратиться, опять впала ступору. Ее голова резко дернулась, и глаза резко защипало, так часто бывало в детстве, когда шалости заходили слишком далеко и нужно было держать ответ перед родителями. В такие моменты, жалость к самой себе, нелогичная и сильная, тянула за собой рыдания, вперемешку с полной капитуляцией, от чего совесть становилась чистой, и непременно наступало облегчение.
До отца Луиса долетело лишь одно слово, от которого он и сам весь сжался, отпрянув в спасительную тьму конфессионала.
«Помоги».
Искренне, полное чистосердечного и полного признание своих слабостей и сомнений, детское и надломленное.
Не последовало никаких вспышек просветления, не ощущалось особой благодати, только радость от того, что упрямец признавал свои ошибки и немощь контролировать хоть что-то в непредсказуемой цепочке событий.
Еще несколько секунд в тишине и Хоуп, шмыгнув носом, с силой потерла глаза и буквально выбежала.