- Действительно, я и забыл, чья это вечеринка, - как ни старался Бенедикт отвлечься, выходило это у него прескверно. Глаза так и шарили по толпе, выискивая Хоуп.
Сестра хитро посмотрела на него.
- Я никогда не видела таким....нерешительным! Робеешь в ее присутствии? Тогда поздравляю, ты влип намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Уж слишком необычно видеть тебя не в компании «модельки», как пап говорит. И если внешность отошла на второй план...
- Какой второй план? Хоуп и сама не догадывается насколько она...
- Очаровательна? - Шерил со смехом подобрала слово за брата.
- Помнишь, как мы впервые посмотрели «Леон».
- Конечно! Я назвала Жана Рено уродом, ты поддакнул, а к концу фильма, я уже была в него влюблена, а ты хотел идти в киллеры.
- А теперь соедини вместе наши яркие впечатления от не особо блестящей физиономии Рено и возведи это в степень красоты человеческой натуры, когда любая физиология покорно отступает назад.
- Оооооо, все серьезно, как я посмотрю! Но это мне понятна твоя аналогия, братец. Если ты додумаешься сравнить Хоуп с гениальным носатым французом в ее присутствии, я лично тебя утоплю в чаше в пуншем.
Бенедикт нежно поцеловал сестру в лоб, одновременно отбирая бокал с шампанским, на что Шерил отмахнулась:
- Иди уже вызволяй свою музу. Мама явно вошла в раж.
Хоуп выслушивал шестой по счету рецепт приготовления куропатки, давно перестав различать вкус деликатесов, которыми ее буквально пичкала Кэтрин Купер. Она с трудом вспоминала, с какой целью вообще сюда заявилась, ощущая приступ паники, который накрывает каждого латентного интроверта в незнакомой толпе.
- Мама, нам с Хоуп нужно переговорить об одном деле с отцом, ты не против? - Бенедикт быстро понял, что пора действовать и с облегчением понял, что такт и воспитание были не пустым звуком в их семье.
- Как вам наша усадьба? - с гордостью спросил Илай, адресовав вопрос Хоуп.
- Чудесно! Мистер Купер, я бы не хотела кривить душой и лицемерить. У меня к Вам серьезный разговор.
Та резкая перемена, которая произошла в облике мистера Купера, немного отрезвила Хоуп, отчего она опешила, но тут же в разговор вступил Бенедикт.
- Отец. Не будет ли для фонда большим обременением профинансировать операцию одному мальчику. Его зовут Сэм Хартлоу. Рак головного мозга...
- А что страховка? - недовольным тоном последовал резкий вопрос.
- Его отец уже заложил дом и работает сверхурочно, чтобы оплатить кредит, взятый на лечение. Я бы не стала Вас беспокоить и просить денег, из фонда медицинского центра собирались выделить средства, но ураган спутал все планы. Медлить нельзя, сбор был объявлен совсем недавно. Сумма собрана ничтожная, а нужно почти триста тысяч.
Хоуп изо всех сил старалась говорить бесстрастно, но мрачный вид мистера Купера не обещал ничего хорошего.
- Я понял, понял. И расчет, Ваш, доктор Ванмеер, мне тоже ясен..., - тяжелый взгляд Илая, был в первую очередь адресован сыну, которого сейчас от видел насквозь. - Простите, Хоуп, но я буду вынужден Вам отказать. Не в виду того, что наш фонд не может позволить себе выделить деньги, а из тех же соображений, из которых Вы пришли сюда — спасти жизнь.
- Простите, не поняла!
- Я тоже пытаюсь не первый год спасти жизнь. Вот этому человеку, - небрежный жест в сторону сына, был словно пощечиной. - Увы, он до сих пор не понимает от какого рода власти отказывается, не имея желания взять контроль над корпорацией. Согласитесь, было бы намного легче, если бы он занимал должность исполнительного директора, вместо своей сестры, которая буквально жертвует своими детьми и семьей в целом, а он, видите ли ищет себя в этой жизни. Вас без преувеличения, нам послал Господь! Теперь, Бенедикт, ты понимаешь, что стоит за каждодневной рутиной и цифрами, от которых ты бежишь? А помочь мальчику можно было бы всего за секунду — одной только твоей подписью. Простите, мне мою браваду, Хоуп. Вы заслуженно можете назвать меня чудовищем, но я сейчас, пытаюсь дать последний урок своему ребенку. Поэтому мой ответ — нет!
Зная, на какие жертвы и ухищрения шел Бенедикт, чтобы уберечь отца от нависшей угрозы ареста, Хоуп не могла не увидеть некой параллели в том, насколько строго, порой вел себя ее собственный папа. На радушное согласие, она и не рассчитывала, но отказ был обличен в слишком грубую форму.
Прекрасно осознав замысел отца, Бенедикт не мог не оценить его извращенного воображения. Привести единственного человека, уважение к которому не поддавалось сомнению, только для того, чтобы окончательно унизить и растоптать собственного сына. Жестокость обретала новые грани.