Столь резкая перемена его озадачила, но копаться в причинах поступков этой женщины было делом провальным и неблагодарным. На языке вертелись слова, которые должны были ее задержать здесь хотя бы еще на несколько минут, но Хоуп уже направилась к двери, бормоча слова благодарности за помощь, а потому не оставалось ничего иного, как столь же бессвязно заверить ее, что это пустяки.
Потянув на себя дверную ручку, Бенедикт стоял ужасно близко и можно было вполне протиснуться в проем, как дверь с грохотом захлопнулась, потому что сильная рука уперлась резко надавила на нее, зажав Хоуп в подобии объятий.
- Останься..., - раздался тихий шепот, который пронесся по шее Хоуп совсем рядом.
Сердце бешено колотилось, отдавая шумом в ушах.
Всего-то и стоило, что развернуться в пол оборота, чтобы, отбросив любые сомнения, прижаться к губам Бенедикта и блаженно застыть, ощущая его горячее дыхание. Оно сбилось на секунду, чтобы с новым мощным вздохом одарить ее лаской, нетерпеливо и крепко сживая в объятиях.
Поцелуй был многообещающим. Неторопливо скользящие губы дразнили, даря невероятное блаженство, чтобы на секунду оторвавшись сделать паузу и впиться с новой силой. Бенедикт и сам получал удовольствие, что полностью исключало любую неискренность.
Бессмысленно было притворяться и попытки произвести впечатление, все бы испортили, как это бывает у незнакомцев. Хоуп с удовольствием принимала самые интимные ласки, выказывая свое нетерпение только тогда, когда наслаждение становилось невыносимым. Ей нравилось, чувствовать под своими пальцами стальные мышцы, которые едва дрожали от напряжения по всему телу Бенедикта. На его счастье, Хоуп привыкла коротко стричь ногти, в противном случае глубокие царапины покрыли бы всю его спину, не приглушая стонов наслаждения.
Без малейшего стеснения мужской взгляд скользил по манящим изгибам и Хоуп жадно следила, чувствуя, как желание с новой силой разгорается внизу живота. Тела блестели от испарины, покрывшей их, после того, как страсть была утолена.
Горячее дыхание вновь приблизилось к искусанным губам Хоуп, короткая щетина оставляла огненный след на нежной коже. Запустив руку в густые волосы Бенедикта, она сильнее притянула его голову к себе и повела бедрами, под тяжестью мужского тела. Он довольно улыбнулся, продолжая ее целовать.
Да.
Ему тоже было мало...
Назойливый звук сигналящей машины вырвал Бенедикта из глубокого сна. Он открыл глаза и тут же был ослеплен яркими лучами солнца, которые лились из огромного окна. Утрой было явно не раннее.
Рука машинально прошлась по кровати. Никого! Это подействовало, как ушат холодной воды и Бенедикт резко сел, потирая глаза. За окном, машина продолжала сигналить.
Необычное чувство эйфории и раздражения накрыли с головой и Бенедикт еще раз посмотрел на смятую простынь, беззаботно улыбнувшись, как вдруг заметил на подушке листок бумаги.
Записка!
Не надеясь прочитать ничего особенного, его глаза забегали по строчкам, а брови недовольно нахмурились. Он прочитал еще раз:
«Я впервые за десять лет проспала! Но ни о чем не жалею.
Мой подарок для тебя на улице. Выгляни в окно. С Днем Рождения, Бенедикт Купер!
P.S. Прагматичность давно разбила мои розовые очки. Надеюсь, ты поймешь меня правильно».
Хоуп
Разумеется, догадка мгновенно пронзила сознание Бенедикта, он подбежал к окну и выглянул на улицу.
Его роскошный «ягуар» стоял, припаркованный прямо под окном, а Джош стоял рядом и сигналил. Завидев своего друга, он поднял вверх палец и крикнул:
- Все, как договаривались, брат! Без обид!
Оторопь пробрала Нэда, и бросившись к телефону, он просмотрел отправленные сообщения. Так и есть!
Одно из них было отправлено Джошу в восемь утра. Руки Бенедикта затрясло от ярости. Это было фото, на котором был он и Хоуп. Как ни странно все было в рамках приличий. Хоуп лежала на плече Нэда, обняв одной рукой за талию и закинув ногу, незнающий человек мог бы подумать, что спящие и не догадывались о том, что их снимали, но некоторая постановка кадра все же чувствовалась.
Эйфория корчилась в предсмертных судорогах, а телефон полетел в стену, рассыпавшись от удара на мелкие осколки.
Что творилось в голове этой женщины? Она не притворялась ночью, явно не приукрашивала свою черствость, снисходящую к натуральной грубости, но более настоящего и свободного человека Бенедикт не мог себе представить Так вот она — часть этой свободы.