- Хорошо... Тогда можешь мне кое-что пообещать?
- Что именно?
Хоуп пронзила догадка, что отец не только ради совета рассказал ей о случившемся, каким-тот образом, подсознательно, он и сам хотел, чтобы его остановили, чтобы карьера Грега, несомненно блестящая, не оборвалась от одной роковой ошибки.
- Пообещай не торопиться. Пациент жив и …
- Пока...жив.
- Тем не менее! Сохрани статус «кво». Договорились?
С видимым облегчением, Альберт кивнул, давая дочери обещание, которое могло отсрочить одно из самых трудных решений в его жизни. И, да! Он не зря все рассказал! Ведь после короткого, торопливого «спасибо», доктор Ванмеер, знал, что под наспех надетой маской смирения, его дочь, едва скрывшись за дверью, тут же схватится за телефон и приложит все усилия, чтобы встретиться с Джимом Брандом — единственным человеком, которому шумиха, вокруг одного из лучших нейрохирургов, принесет только сотни часов консультаций с юристами и шквал проверок.
Странное оцепенение защитным колпаком накрыло Хоуп с головой, она даже смогла улыбнуться, знакомым врачам, которые проходили по коридору. Спокойно достав телефон, она набрала номер, и нырнув в один из тупиков, уперла левую руку в бок, пока другой держала телефон. После второго!!! гудка, ей ответил немного сонный голос.
- Да, доктор Ванмеер! - Микки Дьюри изо всех сил старался справиться с зевотой и не спалиться перед своим грозным полуначальством, что бесстыдно уснул в половине седьмого вечера в преддверии ночного дежурства.
- Мик, сию же секунду ноги в руки и дуй к мистеру Бранду, чтобы тот не покинул центр. Мне надо с ним переговорить. Срочно!
Логичное «а что же Вам самой мешает сделать то же самое?» Дьюри проглотил мгновенно и послушно кивнул в трубку, потому что еще ни разу в жизни не слышал такого спокойного и ужасающе холодного голоса Хоуп Ванмеер.
- Я подойду максимум через пятнадцать минут.
Эта женщина могла спокойно прожить жизнь в бесконечном «дне сурка», пробиваясь сквозь гущу почти неразрешимых задач, в виде сложных случаев заболеваний. Да, это были именно задачи, а не проблемы. Сложные, но решаемые с четко определенным конечным результатом. Это для всех остальных «рак» был сродни «чуме», не даром его так прозвали в двадцать первом веке, но ужас остался тот, средневековый, мистический и сковывающий.
Но там, где другие видели только смерть, боль и страдания, Хоуп, отмахиваясь от этих неотъемлемых спутников онкологии, сразу смотрела в корень, а со временем и вовсе перестала воспринимать трагичность своей профессии и специализации.
Другое дело, что из-за нелепой ошибки, которая непременно приведет к смерти пациента, под вопрос становится деятельность блестящего хирурга — это была проблема. Повторится в будущем этот печальный опыт или нет, ее не волновало. Непоколебимая уверенность в том, что отец, как всегда будет отсекать и давить людей, не давая скидку на человеческий фактор - будили в Хоуп гуманность, которую она редко проявляла к тем кому перевалило за восемнадцать.
Хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что она делала это только из-за чувства вины, осознавая, что их разрыв мог настолько сильно повлиять на Грега.
Это была настоящая проблема! Именно она внесла коррективы в реальность, а на фоне подсознания, противно, монотонно и назойливо, словно вода, капающая из крана, пульсировала, словно заноза, которую хотелось вытащить сразу, но с каждым ударом сердца, она протискивалась в тело только глубже, подгоняемая током крови.
***
Роуз Финдлоу боялась дышать и почти умоляюще следила за аккуратными передвижениями Сэма по палате.
Лулу уснула. Впервые за восемнадцать часов. У девочки весь день скакала температура, а желтуха, которой доктор Ванмеер пророчила короткий срок, никуда не делась. И едой дело обстояло еще хуже. Чудом проглоченные несколько ложек картофельного пюре, Лулу через несколько минут вырвала. Благо, что с обезболиванием проблем не было, но пичкать ребенка сильными препаратами было нельзя. Даже доктор Шуст не могла с уверенностью сказать, что вызывает рвоту — химиотерапия, новый препарат или транквилизаторы. Печень ребенка, просто не справлялась с таким потоком лекарств.
Терпеливая и улыбчивая малышка не плакала, но канючила и не слезала с рук матери.
Все это время Сэм с любопытством наблюдал за метаниями Роуз, проникаясь пониманием. Он вел себя все тише и тише, вплоть до того момента, когда Лулу не уснула. Тогда мальчик, чуть пошатываясь слез с кровати, взял с тумбочки толстый журнал и вышел из палаты, практически, бесшумно.