Мать дала дочери несколько пространных советов, как вести себя в постели с мужем и строго на строго запретила ему в чем-либо перечить. Со столь нешуточным наставлением Хогты вытолкнули своего птенца из гнезда и со временем гордо задрали вверх подбородки. Аристократы! А что с этим делать и на какую стенку повесить так и не поняли до конца своих дней.
Рождение Альберта освободило Уну от «ночной» повинности, она блаженствовала наедине с сыном ровно год, пока Гаспар, будучи сведущим в механизмах восстановления женского тела, самолично не провел ее осмотр, сухо заявив, что один сын хорошо, а четверо — лучше.
Гаспар Ванмеер слыл одним из лучших хирургов в Западной Европе. В деньгах теперь не было нужды и он мог полностью посвятить себя медицине, помня лишь еще об одном священном долге — продолжении рода.
Со звериным упорством, он реализовал себя, как мужчину, но, увы, больше детей у Ванмееров не появилось. Это в конец испортило и без того не ангельский характер Гаспара. Приняв за знак столь не утешительный факт, он вознамерился вылепить из сына свою копию и Уна, буквально потеряла сына, когда Альберт в возрасте десяти лет был отправлен в престижную школу для мальчиков.
Тут бы и порадоваться, что теперь, огромный особняк на Амстел, недалеко от театра Карре, в ее полном распоряжении. Но подруг не было, а родители давно покоились на кладбище за городом. Деньги, драгоценности, возможность путешествовать, что-что, а Гаспар скупым никогда не был и когда вопрос с наследниками отпал, он перестал вспоминать о том, что у него есть супруга, плоть до того момента, когда Ванмеерам не приходилось выходить в свет. Вместо этого Уна погрузилась в отчаяние и позволила депрессии взять над собой верх.
Роскошный винный погреб Ванмееров стал пустеть и через несколько лет, женщина очутилась в частной клинике для богачей-алкоголиков. Такой ее и обнаружил Альберт, когда заявился к обожаемой маме после выпуска из школы, чтобы объявить свое решение о поступлении в медицинский университет в Штатах. На этой почве он поссорился с отцом, который наотрез отказывался отпускать сына в эту плебейскую страну развратников.
«Ужас» сексуальной революции, как раз накрыл Европу. А что тогда творилось в Америке?
Уна поддержала мужа, но вовсе не из-за страха, что единственный ребенок поддастся всем видам порока. Она боялась остаться одна, но опять же ее протест был вялым и бессильным, а потому почти незаметным для Альберта.
С годами Уна Ванмеер возненавидела саму себя за малодушие, за то, что не могла отстаивать свое мнение, ее обида на семью, которая забрала все ее силы и условно здоровье — действовала в том направлении, что к пожилому возрасту, женщина решила наконец таки не отказывать себе в мыслях, словах и поступках. И если Уна хотела высказаться, то это было подобно приговору. Теперь она не сдерживалась и говорила все, что думает глядя человеку в глаза.
На восемь вечера был назначен семейный ужин.
Альберт с грустью подумал о том, чтобы взять ночную смену свехурочно, но отказался от заманчивой идеи. С матери станется, Уна вполне могла заявиться к нему в медицинский центр и устроить сцену. В конце рабочего дня, Вльберт решил проведать Хоуп и за одно напомнить дочери о знаменательном событии, потому что по телефону не мог дозвониться, но к своему огромному удивлению почти никто в детском отделении, понятия не имел о том, где сейчас находится его своенравное чадо. Люси рассказала о внеплановой операции мальчику, у которого «вывавился» глаз, Кэрол Хантер сама почти рвала и метала от того, что не могла найти свою заместительницу, а Грэйс Стоун предположила, что доктор Ванмеер скрывается от общественности из-за утреннего инцидента с мистером Купером, не объяснив толком, что именно произошло. Микка Дьюри спрашивать было бесполезно — парень готовился испустить дух всякий раз, как Альберт обращался к нему с самым невинным вопросом.
Слова сестры Стоун проливали свет на роскошный букет цветов, который словно у подножия памятника, подпирал дверь в кабинет Хоуп. Кандидатура Грега отпала сразу, так как за пять лет отношений, тот ни разу не позволил вынести на всеобщее обозрение свои теплые чувства к дочери Альберта.
Оставался последний бастион. Хоуп, наверняка, скрывалась за своей железобетонной дружеской стеной в лице мистера Робсона, но и кабинет Брайеля был закрыт на ключ, однако, Альберт мог поклясться, что слышал внутри шаги. На забывчивость дочери можно было не надеяться, подсознательно он надеялся на то, что случится одно из тех многочисленных незаметных примирений, которые были так свойственны взаимоотношениям с его девочкой. Хоуп уж точно не забудет за злополучный ужин, с ней, точно все в порядке, если не считать того факта, что она избегала своего отца вполне намеренно, а значит до сих пор на него злилась.