Утром меня вызвали в кабинет к Дамблдору.
Директор обнял меня и предложил чай с печеньем. Я отказалась.
— Лили, — начал директор, — я горжусь вами. Вы заставили меня устыдиться самого себя. Да, вы сделали это — упорно напоминая, в чем состояли мои ошибки и роковые упущения; вы не уставали доказывать это, несмотря на противление всех, и вы победили меня. Я задумался и понял, что вы правы. Вы совершили невозможное — но возможное, потому что справедливость должна восторжетсвовать, если в это упорно верить. Вы добились этого своей храбростью — ибо храбрость города берет! Я должен извиниться перед вами за всё, что вам пришлось перетерпеть. Я хотел даже подать в отставку...
Директор снял увлажнившиеся от слез очки.
— Вы заставили меня понять, что в смерти Северуса виноват я. Больше, чем Сириус, больше, чем Ремус, больше, чем кто-либо другой! Вы правильно настаивали: они еще дети, а я взрослый. Я отвечал за них, я разыгрывал роль мудрого и всеведущего директора, но на самом деле... Я взял на себя обязанности обеспечить безопасность каждому ученику школы и воспитать из моих подопечных достойных людей. Я взял на себя обязанность предвидеть, что значат те или иные происшествия для неокрепших юных характеров, и пресекать возможные неприятности. Я должен был предвидеть последствия всех школьных шалостей. Но вместо этого я проявил — старческое слабоумие... Я не уследил, увы, когда Сириус и его друзья превратились из простых шалунов в преступников, и я не проверил, насколько Ремус соблюдает взятые на себя ограничения по технике безопасности. Я понял, что если бы я вовремя исправил вё это, трагедии бы не случилось. Северус погиб с моего попустительства — я так и заявил Визенгамоту. Это меня надо было сажать вместо Сириуса в Азкабан.
Но Визенгамот не принял моей отставки. Увидев, что я осознаю свою вину и желаю раскаяться, суд дал мне последний шанс. И мне, и Сириусу.
Суд отпустил нас с условием, что отныне я не спущу с Сириуса глаз и наставлю его на путь истинный. А если я увижу, что он неисправим, я первый верну его обратно в Азкабан.
Признаюсь, что я принял трудное решение. Но Сириус дал мне повод...
Когда его доставили в суд из Азкабана, я увидел, что эти три дня в тюрьме сильно изменили его. Он бахвалился и старался скрыть свое потрясение, но я видел, что он о многом подумал. И когда он сказал, что раскаивается и тоже просит дать ему шанс, я поверил ему.
Я напомнил суду, что Сириус — еще ребенок. Его легко исправить, если неустанно трудиться над этим — а теперь я буду бдить над ним днем и ночью! Я больше не допущу ошибок. Я совершил их, увы, слишком много...
Мы с профессором Макгонагалл уже обсудили курс исправительного воспитания для Сириуса. Я имею на него большое влияние, и отныне я буду заниматься с ним регулярно.
Я узнал также, что вчера Сириус позволил себе возмутительное поведение? Мы уже имели с ним долгую беседу, и сегодня за завтраком он решил публично извиниться.
Так же извиняюсь и я, потому что я, как его наставник, чувствую свою вину за его поведение.
— Спасибо, профессор, — сказала я.
Дамблдор протер очки и водрузил обратно на нос.
— Спасибо? Я чувствую большую потребность поблагодарить вас. За ваши труды и за терпение, с которым вы долгие годы старались перевоспитать этих юношей. Не стоит так сердиться на них... Юноши хорохорятся, огрызаются, когда их задевают... Это нормальное поведение в из возрасте. Но они чувствуют свою вину. Хотя готовы на всё, чтобы не показать этого. Смерть Северуса вызвала у них глубокое потрясение...
Ремус, пожалуй, переживает ее сильнее всех. Он пришел ко мне и попросил пересмотреть условия содержания его в полнолуние, он предлагал даже крайние меры — заключить себя в клетку или даже уйти из школы.
Мы вместе рассмотрели все условия и пришли к результату. Мы усилили меры безопасности так, что это устроило все стороны, и Ремус на этих условиях согласился остаться в школе...
(Я Ремуса прекрасно понимала. Я бы на его месте тоже заперлась в клетке в ближайшее полнолуние, задраив все двери и окна и облив вход в Гремучую Иву цементом.)
— Лили, — заключил директор, — вы замечательная девушка. Исключительно справедливая и разумная. И поэтому я прошу вас подумать.
Вы вправе продолжать требовать расследования — в этом случае Сириуса немедленно вернут в Азкабан, а Ремуса исключат из школы.
Или вы вправе положиться на мое слово и подождать, поверить в право Сириуса и Ремуса на исправление.
Сейчас их судьба в ваших руках. Вам решать, дать им шанс на исправление или нет.
Но я молю вас обдумать это всесторонне. Я повторю вам то, что изложил Визенгамоту: они еще дети. У них вся жизнь впереди — или, если вы откажете, больше жизни у них не будет.