Мы видим, что желание Акер быть понятой, облеченное в слова, отлично от желания нарраторов ее романов. Возможно, с возрастом она осознаёт, что образ, который она тщательно проработала и реализовала, живет отдельной, неподконтрольной ей жизнью. Вероятно, ей хочется отношений между собой и собеседником, а не отношений Кэти Акер с Маккензи Уорком. Но с первых писем она скрыта за образом. Чтобы проявиться, ей нужно больше писать или же стереть и написать себя заново. Тут есть странная логика приращения: каждую формулировку нужно читать как саму по себе, так и в составе всего текста. Повторение и переписывание окружены вихрем цитат: вы увидите подлинную библиографию конца двадцатого века, пропущенную через иконоклазм двух писателей.
Акер очень интересен Кен Уорк, он только что опубликовал книгу «Виртуальная география» о влиянии медиа на повседневный опыт. В книге описан мир, где вместо корней торчат антенны, а вместо летописей — узлы связи. Эта книга заложила основы его последующих работ. Нарративные конвенции медиа превращают войну в видеоигру, а повседневность — в опосредованное присутствие, где репортер дает интервью, чтобы в полной мере передать событие; Уорк разрабатывает этот феномен, раскрывая грани своей вовлеченности как зрителя или читателя.
Как и «Синие кассеты» в 70‑е годы, эта переписка симптоматична для двух образованных людей в художественной, критической и политической среде 90‑х, которые соблазняют друг друга критической теорией и отсылками к поп-культуре.
Как документ эпохи переписка отражает странное равновесие между высокой и низкой культурой — своего рода интеръязык, возникший из слияния континентальной философии, психоанализа и постмарксистских культурных исследований. Они обсуждают Берроуза, Хичкока, Гурджиева, плюшевые игрушки, музыку Portishead, «Книгу перемен», «Безопасность» Тодда Хейнса, научную фантастику и приключенческие блокбастеры, феноменологию Альфонсо Лингиса, эпоху ТВ-сериалов, «Секретные материалы», «Симпсонов» и «Бивиса и Баттхеда»; романы Эльфриды Елинек, работы Спинозы, Бодрийяра, Джудит Батлер, Батая, Бланшо, Платона и Ницше; иконические образы Элвиса Пресли, Уорхола и Пьера Паоло Пазолини. В этих постоянных и проясняющих самих себя формулировках различия есть насущная необходимость: это мыслители, которые живут в цитатах, критической теории, популярной культуре, сексе, наркотиках и рок-н-ролле. И Уорк, и Акер сами проектируют отличие, желая обрести радикальную инаковость. Изначальное «Я — это другой» Рембо превращается в «мы другие, даже для самих себя».
Диалектика буч/фэм встречается в письмах даже чаще, чем переходы от гетеро- и гомосексуальности к квиру. Антропологи будущего отметят, как мы внимательны к этим различениям, и, наверное, когда они проследят, какую роль играла книга Джудит Батлер «Гендерное беспокойство» в том, что квир стал последней этической позицией в кавалькаде сексуальной революции, их это позабавит. И Уорк, и Акер хотят использовать категорию желающего «я», не связанную с исторической сексуальной ориентацией. Они обсуждают природу любви, как в «Пире» Платона, очарованные квирами, лесбиянками и геями, и предлагают альтернативные модели — если не утопические, то по крайней мере более продуманные. После переопределения сексуальности за рамками бисексуальности идентичность как понятие утратила свою пользу. Уорк считает, что равенство «как наличие такого же, как ты, равного тебе — это миф. Возникает этический вопрос: как различие может оставаться гибким, открытым?» Мы наблюдаем, как двое в романтичном танце кружат вокруг темы гендера, и кульминация танца наступает, когда Уорк говорит Акер, что она как мужчина — лучше, чем он. И все-таки, хотя маскулинность становится дрэгом, в их дуэте феминность всё еще отвечает за эмоциональность, за сомнения. Даже так: женщина находит внешнее выражение эмоциям и сомнениям. Она ставит эмоциональные вопросы, но не со знаком вопроса, а с запятой, апострофом, изливающимся восклицанием: I'm very into you (Ты очень мне нравишься).
Впрочем, эмоции быстро замещаются спекуляцией, интеллектуальной игрой, свободной от ограничений академического дискурса. Они — в самой гуще критической теории XX века, от французского постструктурализма до гендерных исследований или немецкой школы. Жар спекуляции доходит до кульминации, когда Акер и Уорк рассматривают communauté inavouable у Бланшо и трансгрессию у Батая. Эти концепции сталкиваются друг с другом, чтобы затем сойти со сцены, уступив место следующей партии в философской игре слов. Но telos начинается (и заканчивается) в не-месте аэропорта и самолета. Хотя начало и конец этой книги приходится на аэропорт, ее настоящее место действия — интернет, и это идеально подчеркивается гулким эхом Portishead.