Трансформируя поле в квир, мы ищем высвобождения, «перманентного высвобождения». Меня искренне тронуло, что тебе было необходимо отвернуться в постели, отделиться, чтобы заснуть, а потом во сне перешагнуть этот барьер и пойти на контакт, и то, как это приводит Кэти в замешательство. Разнонаправленные сигналы. Сигналы. Переговоры сквозь сон и пробуждение. Интимность, насколько она нам доступна и как мы ее понимаем, — основание этого диалога, этой переписки. Вам нужно, чтобы веши выходили за пределы конвенций гендера, политкорректность с ее формулировками вызывает у вас негодование, вам нужно быть гомосексуалами, которыми вы оба и являетесь, и нет, но отрицаете «би» как что-то среднее. В середине 90‑х я знал, как и многие другие (мы учились примирять наши желания с политикой не-гетеро: наше квир-вторжение в отношения), так что многие из нас не хотели самоопределения, но мы знали, что нужно уничтожить опасную «мужскую» политику.
Но у Кэти между ног пульсируют «мужские мотоциклы», и это ее способ перемещения. Она не отрицает нечто, а смещает это с привычного места, а ты делаешь так, как тебе угодно. Фистинг — это не Пэт Калифия, а Кэти Акер, которая прорывается через границы эластичности тела. Ты говоришь, что у Грейс (твоя гендерная бестия?) кишка тонка для фистинга (хотя мечтает об этом), но не из желания попробовать. Хотя секс утверждается на высшем уровне (Кэти: «Нельзя опираться только на рациональное, нужно обратиться к опыту, ОСОБЕННО когда речь идет о телесном. Вот что меня восхищает в сексе: мне так часто доставляет наслаждение то, чего я не ожидала. И больше это может не повториться»), очень многое, на удивление, не о сексе как таковом, а о любви и о том, как друзья, которые только что стали друзьями, дают себе возможность полюбить. Сексуальность здесь — это «церковь» в широком смысле слова (игра со священным, которое играет с собой), и фаллос переосмысливается заново как чудо, оспаривается и, по словам Кена (прости, К, я начинаю говорить об этом, как в ТВ-рекламе: мое послание к тебе стало анализом «вас»: Кена и Кэти): «Сейчас такой период: когда возбуждаюсь, не думаю о члене». В утверждении «сексуальности» и сексуальных практик есть много проявлений любопытства, высвобождения и отрицания.
Но ты знал Кэти очень давно, через ее тексты, и это — еще один род интимного. Ты уже любишь, или терпеть не можешь, или индифферентен, или любопытствуешь или, может быть, жаждешь Акер на бумаге. Конечно, она этого ожидала здесь она беззащитна. Твои первые письма прорабатывают этот момент. Да, ты открываешь ее книгу наугад, и это уже совместное начало. Сделаю то же самое:
«Наконец, мы с Киской могли заняться сексом.
Мы проговорили несколько часов, потому что я был застенчивым. А потом она обняла меня со спины. Мы сидели рядом на руинах стены у утиного пруда. Мертвые утки. Я обернулся и поцеловал ее — ведь я так долго этого хотел и верил, что должен это сделать, и я хотел ее».
В вашей переписке так много подобных вещей. Долженствование и желание: обсуждение матрицы конструктивных отношений. Как ты знаешь, книга, из которой взят этот фрагмент, была опубликована в 1996 году. Она писала ее, общаясь параллельно с тобой. С записью. С Mekons. С Сан-Франциско. С преподаванием, путешествиями, друзьями, которые то оказываются в фокусе внимания, то выходят из него.
И в самолете, по дороге домой, она читала твою «Виртуальную географию», вчитываясь то в одно, то в другое, чуть тревожась, спрашивая себя, с кем же она переспала. Ей нравился риск, но неопределенность причиняла боль. Смещение мазохистской потребности и «отпугивателя» (снова эти странные аттракторы). Мне нравится обнажение, постепенное разоблачение, когда вы придумываете, как будете это делать. Иногда ты выражаешься грубо или просто сухо констатируешь факты (да, медиум, медиум: обожаю его принуждение к краткости), а она воспринимает это как отказ: ей не нужна вся эта информация о предыдущих «соперниках», но она жаждет ее, потому что это не только временной, но и пространственный процесс. Между вами такое расстояние, а потом ты приедешь в Сан-Франциско, но только чтобы переждать джетлаг, потому что купил билеты до того, как вы познакомились, и вы оба используете эту возможность. Я открываю подписанный экземпляр почти что наугад. В книге осталось три закладки с тех пор, как я в последний раз ее читал. Я открываю вторую, на странице 194, и читаю последний абзац, который начинается так: «Это пространство калькуляции Ален Липетц вслед за Марксом называет "заколдованным миром"». Это мир «предложенных цен, ожидаемой прибыли и требуемой заработной платы». Это фокусирует внимание (бинарно) на одном из моих любимых моментов в переписке: обсуждении пространства. Кэти говорит: «Я не вписываюсь», разрабатывая свое пространство, но вы оба создаете пространство, в котором совсем другая «заколдованность» работает против экономики и параллельно с ней. Вы отталкиваетесь от Липетца, когда боретесь с мультяшностью перевода телесного на язык текста. По иронии вы компенсируете это странной, но почти «классической» нарратотогией: обнаружение персонажа, необходимое количество закадровых деталей, конфликты и их возможные разрешения, несдержанность (которую выявит алкоголь!). Да, я немного приукрашиваю и заменяю факт на метафору, но вспомним рассказ Филипа К. Дика «Человек», где субститут гораздо лучше, чем настоящий муж, а жена не сопротивляется колонизации со стороны паразитов, потому что они с ней обходятся лучше. Я понимаю, что вы оба хотите, чтобы с вами «лучше» обходились. Речь идет не о дружбе или отношениях, но о вашем личном пространстве, особенно вкупе с вашими публичными заявлениями, произносимыми в личной беседе. Вы оба подставляете свои головы под этот неизбежный, неизбежный топор. Есть приятные побочные эффекты, но вы не знаете, как их удержать, — и хотите ли их удерживать.