– Он насовсем, что ли? – уточнил Максим.
– Ну да, насовсем, – проворчал Сева, насыпая в стакан уже шестую ложку сахару.
Директор краеведческого музея вообще был склонен к театральности. Он с удовольствием играл в быту в различные игры. Сюда относились как флирт с Мариной, подтрунивания над ней и ее мужем, вознесение персоны Левы Маркова на некий пьедестал «священности», так и постоянные намеки на скупость «еврейской семейки». Он всякий раз усердно смаковал эти темы и старался всем, чем мог, подчеркнуть все это. Отсюда и его замечание насчет ужина, и шесть-семь ложек сахару в чае. Максим посматривал на эти кривляния, посмеиваясь, а вот Марина, обвинять которую в скупости было бы совсем уже несправедливо, немного обижалась. Она всегда старалась угостить друзей чем могла, а Всеволода в этом смысле она порой даже баловала. Но Гайворонский все равно всякий раз с маниакальной настойчивостью, по инерции, нападал на Заботкиных, а те, давно привыкшие к его манерам, также по инерции отбивались.
– И что он здесь забыл? – прихлебывая чай с вареньем, спросил Заботкин. – Я имею в виду господина Льва Маркова.
Гайворонский бросил взгляд на вазочку и бухнул себе в чай еще и варенье. Хотя и Максим, и Марина прекрасно знали, что вообще-то он предпочитает несладкий чай. Максим только хмыкнул и сочувственно покачал головой, а Марина демонстративно выставила на стол целую банку.
– Работать он здесь будет! – гордо вздернув голову, заявил Гайворонский.
– А почему ему в Германии не работается? – продолжал Максим.
Сева изобразил на лице некую таинственность и вместо ответа спросил:
– А вы уже трепещете?
– Да что нам трепетать-то! – не выдержала Марина. – Говоришь, словно мы преступники какие-то! Это совсем не остроумно! Хватит уже твоих дурацких шуточек, надоело! Тоже мне, комик!
– Я просто хотел вас подготовить, – смущенно ответил Гайворонский и скромно отпил из стакана свой сироп. – Я же знаю, что вы не любите Леву!
Так было всегда. Сева осыпа#л Заботкиных неприятными, несправедливыми шуточками и держался с ними напыщенно, но когда Марина вот так прикрикивала на него, он моментально делался тихим и послушным. После этого с ним уже можно было говорить серьезно и спокойно. Хотя и это, скорее, входило в «комплект» его театральности.
– Да разве в этом дело, – вздохнула Марина. – За что нам его не любить? Тут другое... А ты как будто не знаешь о наших проблемах, – упрекнула она Гайворонского, продолжавшего виновато прятать глаза.
Максим, подрыгивая одной ногой, положенной на другую, продолжал «допрос»:
– А жить он где собирается? К Лиманской, наверное, пойдет в приживалы?
Тут Сева принял негодующий вид.
– К этой недостойной женщине? – презрительно скривил он губы. – Лева скорее удавится!
– Ну в общем-то, это, наверное, правильно, – согласился Заботкин. – Так все же, где он жить-то намерен?
– Он квартиру себе купит, – гордо ответил Гайворонский, так, словно это он сам сумел заработать кучу денег на новую квартиру.
– Удивительное дело, – проговорил Максим. – Человек уехал в Германию на ПМЖ – и вдруг возвращается в нашу дыру, собирается покупать квартиру и оставаться здесь работать! Смех, да и только! Разве он уезжал туда только для того, чтобы заработать на квартиру? Там он ее и так должен был получить.
– Не все так просто, юноша, – снисходительно пояснил Гайворонский. – Там Лева кто? Простой таксист. А он кандидат наук, между прочим!
– Так мы тут все почти что кандидаты, – недоуменно пожала плечами Марина.
– Вы – «почти», а Лева – кандидат, – упрямо повторил Всеволод Олегович.
Заботкин хмыкнул. А его жена, не выдержав, заметила:
– Понятное дело, с его специальностью в Германии вряд ли найдешь работу по профессии! Он же это знал прекрасно, когда уезжал. Историк, который в свое время защитил диссертацию на тему «Историческое значение двадцать шестого съезда КПСС», наверное, там не нужен.
Сева смущенно и несколько виновато опустил голову. Пряча глаза, он заявил куда-то в сторону:
– Мне он все равно нравится!
После этого расхохотались все, и даже сам Сева заулыбался. И, тем не менее, он продолжил:
– Лева замечательный! Он добрый и наивный! Он деньги заработал! Приедет, квартиру купит! А если вы еще ему долг отдадите, то и машину.
– Неужели в Германии он до сих пор не купил себе машину? – удивился Максим.
– Купил! – оскорбился за Леву Гайворонский. – Но это – для немецких дорог машина. Ему здесь наша нужна, отечественная. К тому же, для нее и запчасти дешевле.
– А еще нас евреями обзывает! – всплеснув руками, засмеялась Марина, однако на ее лице появилось выражение некой тревоги и озабоченности.
– И когда он приезжает? – спросил Максим.
– Восьмого будет в Москве, – придвигая к Марине пустой стакан и намекая, что неплохо бы «повторить», ответил Сева.
Пока Марина ходила в кухню за чайником, Сева наклонился к Максиму и, приняв чрезвычайно озабоченный вид, спросил:
– Как у нее дела-то?
Максим, сразу поняв, что именно Гайворонский имеет в виду, покосился на дверь и ответил:
– Скоро все определится.
– Но как и что определится? – не отставал Сева.
– Да вроде нормально все. Врач говорит, что лечение прошло успешно, нужно показаться ему еще раз, – не очень охотно поведал Максим, глядя на стол и вертя в руках зажигалку. – А потом она будет наблюдаться уже здесь, в местной клинике.
Сева понимающе кивнул головой.
– А настроение как? И самочувствие?
– Да не жалуется больше. И плакать, слава богу, перестала по этому поводу. Наоборот, смеется все время.
– Да, Марина Анатольевна – эмоциональная женщина, – с видом знатока произнес Гайворонский.
– Ты только при ней не заводи об этом, ладно? А то она, не дай бог, снова расстроится.
– Понял, – кивнул Сева. – Макс, вы же знаете, Сева – воспитанный человек!
В это время в комнату вернулась Марина. Она поставила на стол поднос с тремя стаканами и пододвинула Севе сахарницу. Гайворонскому, очевидно, надоело притворяться и с отвращением хлебать переслащенный чай, и он не стал сыпать в него сахар.
– Он поездом приедет? – бросив в рот конфетку, спросила Марина.
– Самолетом! – отрезал Сева. – Они, правда, сейчас падают часто. Я опасаюсь за Леву.
– Господи, ты о нем говоришь, как о любимой женщине, – улыбнулась Заботкина.
Гайворонский, не обратив внимания на последнее замечание Марины, вынул из кармана старинные часы на цепочке.
– Так, через шесть минут я ухожу. У меня злая супруга.
– Да мы знаем, – хмыкнула Марина и выразительно посмотрела на Гайворонского.
Сева смущенно закашлялся:
– Вот вы знаете, Марина Анатольевна, что это печаль всей моей жизни, мой крест, и нарочно язвите.
– Да я ничего такого не сказала, – развела руками Марина. – Это ты весь вечер пытался язвить на наш счет, Левой нас пугал.
– Так я просто хотел вас развеселить немного.
– Да уж, развеселил, – усмехнулся Максим.
– Так, мне пора, – поднялся Всеволод и походкой старого израненного солдата промаршировал в прихожую.
Максим взял в руки его органайзер и собирался уже подать его владельцу, как вдруг Гайворонский картинно выхватил его с выражением ужаса на лице.
– Это же мой органайзер! – широко раскрыв глаза, провозгласил он. – Это мой органайзер, вам не удастся его присвоить! Мне его Лева подарил.