– Шейн…
– Нет! Не говорите так!
– Что это вы ее убили?
– Не говорите так!
– Она погибла, Шейн. Ее уже не вернешь.
Дыхание Доналда стало прерывистым – рот широко открыт, хриплый вдох, потом резкий выдох; глаза какие-то дикие, одной рукой он зажимает рот, другой трет у себя в промежности.
– Шейн, – мягко сказала Мэдди, – сядь обратно, пожалуйста.
– Она мертва, Шейн, ты же знаешь это, не так ли?
Не глядя на Элдера, да и вообще ни на кого, Доналд медленно кивнул.
– И если это не ты ее убил, то кто-то другой.
В комнате стало тихо, достаточно тихо, чтобы слышать, как шуршит лента в диктофоне, как тяжело, астматически, дышит адвокат. Элдеру показалось, что он ощущает запах мяты. Мяты и пота.
– Расскажи нам об этом, Шейн, – попросил он. – Расскажи, как она умерла.
Доналд резко мотнул головой и впился зубами в заусенец на ногте.
– Шейн, – сказала Мэдди, – тебе не следует ничего бояться.
Глаза Доналда наполнились слезами.
– Может, тогда я расскажу, как мне это представляется? – спросил Элдер. – Мне кажется, вы слонялись по окрестностям, все трое: ты, Люси и Алан. Выпивали, веселились. Косячок, наверное, забили, может, пару, не знаю. И здорово возбудились, все трое. А потом… потом я не знаю, Шейн, – и вот тут ты должен нам помочь. У вас все пошло кувырком. И один из вас троих пострадал. Люси пострадала.
Доналд закрыл глаза.
– Она же тебе понравилась, правда? Люси. Ты же сам сказал. Ты же не хотел, чтобы такое случилось.
Доналд мигнул и на секунду сфокусировал взгляд на Элдере, потом отвел глаза.
– Понимаешь, Шейн, мне кажется, что ты попал в ситуацию, которой и сам был не рад. В ситуацию, которая тебе самому казалась неправильной, но ты боялся об этом сказать. Алан был старше, ты его очень уважал. И ты ему тоже нравился. Но то, что произошло с Люси… что он с ней сделал… Шейн, я думаю, будет неправильно, если ты возьмешь всю вину на себя, не так ли? Это было убийство, Шейн, вот что это было такое, вот во что все это вылилось. В убийство!
Элдер на секунду взял руку Доналда в свою.
– Помоги нам, Шейн. И себе самому помоги. Расскажи, как все было.
Когда все было кончено, минут двадцать спустя или около того, у них была готовая версия – отрывочная, с повторами, вся в прорехах – того, что произошло в автофургоне. Маккернан занимался сексом с Люси, потом убедил ее заняться тем же с Доналдом, потом снова сам полез. Позже, приняв несколько «колес» и покурив, Маккернан опять полез к ней, включив погромче музыку, чтобы заглушить его смех и ее крики. Потом его кулак. Потом бутылка. Ручка от швабры. Маккернан смотрит через плечо на лицо Доналда. Пальцы Люси, она пытается выцарапать ему глаза, пытается вырваться, убежать. Злость Маккернана. Ярость. Потом кровь. Нож. Маккернан материт Люси за то, что сам с ней сделал.
В комнате для допросов повисло молчание.
Элдер понял, что большего они не добьются. Не сейчас. Он встал, потянулся, обошел вокруг стола, положил обе руки на плечи Доналду и слегка нажал.
– Хорошо. Ты правильно сделал. Теперь мы попробуем помочь тебе. Если сможем.
У Доналда из горла вырвались рыдания.
Элдер смотрел через стол на Мэдди Берч, и глаза у него были пустые и жесткие, как полированный камень.
– Проследи, чтобы ему дали пить, – сказал он, отходя в сторону. – И поесть. Пусть отдохнет, а потом мы продолжим беседу.
– Ты же понимаешь, что он пытается выгородить себя, не правда ли? – спросила Мэдди Берч.
Они стояли у заднего входа в здание, Мэдди курила, Элдер держал в руке кружку с помойным на вкус кофе, который едва пригубил.
– Ты так считаешь?
– Мы же читали заявление Вики Роулз, слышали запись. Он ударил ее – чем? – да-да, куском резинового шланга.
– Потому что Маккернан ему приказал. С угрозами.
– Все равно он ее ударил. И не только ударил.
– Знаю.
Берч затушила сигарету о подметку туфли.
– Они убили ее, Фрэнк. Оба. Вот что я думаю.
– Полагаю, ты права. По закону, если уж на то пошло. Но если мы хотим, чтобы Доналд сдал нам Маккернана…
– То нам нужно принять его ложь?
– Нам, возможно, придется согласиться с его версией событий, по крайней мере пока. – Обычно на подобные вещи не обращаешь внимания, но Элдер все же заметил, как в глазах Мэдди вспыхнул зеленый огонек.
– Ты собираешься допивать это? – спросила она, кивнув на кружку в его руке.
Элдер покачал головой и выплеснул кофе на землю.
– Ты так и не спросил Доналда о Сьюзен Блэклок, – заметила она, когда они вернулись в здание.
– Всему свое время.
В мужском туалете Элдер долго и с преувеличенным тщанием мыл руки.
Он наседал и наседал. Дорога между Уитби и заливом Робин Гуда, помнишь? Конец августа. Ты был там, на этой дороге. И на побережье Норт-Йоркшира. В то самое время. Помнишь Сьюзен? Он показывал Доналду фотографии, внимательно наблюдая, пытаясь увидеть на его лице признаки готового признания и понимая, что он, вероятно, никогда и не слыхал ее имени. Иной раз он начинал допрос именно с этого, в другой раз не упоминал его сначала, но потом незаметно съезжал к этому, как бы между прочим. И ни разу не сумел сбить Доналда с занятой позиции. Это Доналда-то, которого так легко можно было сбить!
И даже тогда Элдер никак не мог забыть об этом. Такое совпадение! Все улики! Почти полная убежденность в этом прямо-таки разъедала его изнутри. Он такие вещи никогда не пропускал.
Когда он предъявил фотографии Маккернану, тот только злобно ухмыльнулся.
– Ты знаешь ее, Алан?
– Хотел бы! – Он хитро подмигнул.
– Куда ты ее дел, Алан? Что с ней стало?
Глаза Маккернана остекленели, и он начал тихонько напевать себе под нос что-то из Джонни Кидда и группы «Пайретс». Кажется, «Шейкин олл оувер».
Элдер закусил губу и продолжил допрос.
Скажи спасибо, что хоть чего-то добился.
Но если не считать этого, у тебя ничего и нет. Как у Хелен и Тревора Блэклок, никакой дочери, одни пустые комнаты.
6
Он выехал из Корнуолла рано, сумка на заднем сиденье, термос с кофе – рядом; он так и не смог выбросить из головы воспоминание о пропавшей Сьюзен Блэклок.
На первой же заправочной станции залил полный бак бензина, проверил уровень масла в двигателе, подкачал шины. Это был первый за долгое время случай, когда его машина, неприметный «форд», выбралась в такое путешествие. В магазине при станции он купил две плитки шоколада, апельсиновый сок, пачку мятных лепешек. Он не собирался часто останавливаться, разве что по естественной необходимости.
Что будет делать, когда приедет, он сам еще толком не знал – ну порыщет вокруг, может, порасспрашивает местных, потрясет кое-кого, поизучает местность.
Возле Эксетера движение стало более интенсивным. Элдер включил радио, прошелся по привычным каналам: Радио-2, 3 и 4, «Классик FM». По большей части он предпочитал тишину. Широкие шоссе, потом узкие местные дороги через пустоши Йоркшира, за ними – шоссе А171, петляющее между лесом и болотами; справа иногда виднеется море. К тому моменту, когда впереди показались руины аббатства в Уитби, у Элдера уже болела поясница, левую ногу свело, в горле пересохло. Он медленно проехал по набережной вдоль внутренней гавани, потом припарковал машину, взял свою сумку и пешком одолел короткое расстояние до гостиницы «Уайт Хорс энд Гриффин» – полсотни метров по мощенной камнем Черч-стрит.
Номер он заказал заранее, тот оказался под самой крышей: чистые простыни, удобная кровать, мягкое кресло. На три дня, может, на четыре – он не знал наверняка. Не спеша принять ванну, переодеться, потом поесть в ресторане внизу – он оказался гораздо голоднее, чем ожидал, – и запить все пинтой пива. И как только голова его коснулась подушки, он сразу же заснул. Крики чаек, резкие и непрекращающиеся, разбудили его около пяти утра.
Сьюзен Блэклок приехала сюда из Честерфилда вместе с родителями, на каникулы. Две недели в жилом фургоне в «Хейвен холидей парк», высоко на скалах, возвышающихся над Уитби с видом на Солтуик-Бей. Единственный ребенок в семье, она, пока училась в общей начальной школе, вроде была вполне счастлива и всем довольна, хорошего поведения, добросовестная и честная; ее довольно часто приглашали на вечеринки, школьные конкурсы на лучший торт к празднику, костюмированные балы, обычные игры – «испорченный телефон», «музыкальные стулья», фокусники, в чьих руках предметы исчезают прямо на глазах. В первые годы в единой средней школе она, однако, как-то ушла в себя, стушевалась, стала незаметной, так что на родительских собраниях учителям нужно было напоминать, кто она такая. Но затем, когда ей стукнуло четырнадцать, у нее проснулся интерес к театру, к драме, актерский талант, которого прежде в ней никто и не подозревал; выглядело это так, словно, взяв новую роль, примеряя на себя чужой характер, чужую жизнь, она обретала собственный голос. В бледно-голубом платье и с огромным белоснежным бантом, она была Алисой, следующей за белым кроликом в страну чудес; храбрая при любых обстоятельствах, словно глухая к окружающим ее ужасам войны в «Мамаше Кураж», она вызывала слезы не только у собственных родителей.