– Вы собираетесь обратно в город? – спросила она, а когда он кивнул, двинулась вниз по дорожке.
Элдер пошел рядом.
У подножия лестницы, по которой они спускались почти молча, Хелен спросила Элдера, не хочет ли он выпить кофе. Заведение, которое она выбрала, снаружи выглядело довольно непрезентабельно – одно из многих, коими была забита улица для туристов, помимо магазинов, торгующих молочными ирисками домашнего приготовления, а также поделками из местного гагата, морепродуктами и антиквариатом.
Они сели за отделанный пластиком стол возле окна, показалась официантка – школьного возраста, медлительная, с печальными глазами. Единственный, кроме них, посетитель, пожилой мужчина в бежевой ветровке, сидел у боковой стены с чашкой чая и газетой «Сан».
Хелен достала из бокового кармана пальто пачку сигарет.
– Вами движет чувство вины?
– Вы так полагаете?
– А что мне еще думать?
– А как по-вашему, что я должен чувствовать?
– Не знаю. – Она вытащила сигарету из пачки, постучала фильтром по столешнице и отложила в сторону, так и не закурив. – Только я уверена, вы за все это время ни разу здесь не были.
Элдер кивнул.
– Четырнадцать лет! Ей бы сейчас было тридцать, Сьюзен. Тридцать – в прошлом марте бы исполнилось.
– Да-да.
– Вы думаете, она умерла, не так ли? Эти двое – Маккернан и другой… вы считаете, что это они ее убили. Как и ту, другую бедняжку. Люси.
– Нет доказательств.
– Да-да.
Официантка принесла им по чашке кофе на подносике, сахар в бумажных обертках, пирожное, которое Хелен заказала, но уже не хотела есть, и тост для Элдера.
– Вы что-нибудь узнали? Поэтому приехали? – Говоря это, Хелен вся подалась вперед, тон ее изменился, в глазах, словно незаживающая рана, появилось выражение ожидания, предчувствия.
– Ну, не совсем так.
– Что вы хотите сказать? Вы что-то узнали или нет? Не играйте со мной!
Элдер поставил чашку, даже на блюдце попал.
– Шейн Доналд, соучастник Маккернана… его скоро выпустят на свободу.
– Когда?
– Не знаю. Точно не знаю.
Хелен откинулась назад, отодвинула в сторону пирожное и потянулась за пепельницей, закурив наконец свою сигарету.
– Так вот почему вы сюда приехали и бродили вокруг, принюхивались. Хотите доказать, что вы были правы, и снова упрятать его за решетку.
Элдер предпочел промолчать; чисто автоматическим движением он отогнал дым от лица.
– И что теперь предполагаете делать? Опять перекапывать поля, обыскивать фермерские постройки? Обследовать помойки возле паркингов для автофургонов – в прошлый раз вы этим сильно увлекались… Да еще ручей возле Хоскер-Боттомс, у старой железнодорожной линии. Может, еще и водолазов по всей гавани, на случай, если они сбросили ее в море? – Горечь и гнев звучали в ее голосе, на лице остро выступили скулы. – Нет уже в этом никакой необходимости; ее бы выбросило на берег еще тогда…
Слезы безудержно текли теперь по ее лицу, и она отвернулась. Когда Элдер протянул руку и коснулся ее ладони, она отдернула ее, как будто обжегшись.
– Ничего мне не рассказывайте. Вообще ничего не говорите. Не желаю ничего больше знать.
Он затушил ее дымящуюся сигарету и ждал, пока утихнут ее рыдания. Позади них пожилой мужчина зашуршал своей газетой и подлил кипятку в чай. Официантка продолжала сплетничать по своему мобильнику: сплошные «если» и «может быть» – видимо, о событиях прошлого вечера.
Через несколько минут Хелен достала какую-то скомканную тряпочку и вытерла щеки и глаза.
– Извините меня.
– Не за что. Я понимаю.
– Я уже очень давно не плакала.
– Да я правда понимаю вас.
Она отпила кофе, уже чуть теплого.
– Хотите еще чашечку?
– Нет. Не надо, и так достаточно.
– Вот уж не ожидал встретить вас здесь, – заметил Элдер. – Извините, если это по моей вине вы так расстроились.
Он оставил на столе деньги в счет оплаты. Выйдя наружу, они остановились, пропуская длинную вереницу малышей, построенных парами.
– Вы когда собираетесь назад? – спросил Элдер.
– Назад?
– Ну да, я подумал…
Но она отрицательно покачала головой:
– Я переехала сюда. Недавно. Мы с Тревором… ну, разошлись. Уже несколько лет прошло. Я купила здесь небольшой домик, по ту сторону гавани. Понимаете… Сьюзен – мне хотелось по крайней мере быть поближе к тому месту, где я ее видела в последний раз. – Она отступила на шаг. – Если действительно что-то обнаружите…
– Конечно. Я сразу дам вам знать.
Она дала ему свой адрес, и он затвердил его, а потом стоял там и смотрел, как она уходит за поворот и пропадает из виду – женщина средних лет, неотличимая от многих других, если не считать того, каким образом она потеряла почти взрослую дочь, которая вот только что была рядом, а потом вдруг пропала…
Поскольку она была одна, Элдер задумался, что она вообще теперь делает, чем занимается. Насколько часто взбирается по этим истертым ступенькам – их тут целых сто девяносто! – прижимая к груди цветы, а потом отдает их ветру. И чем заполняет промежутки между этими вылазками.
7
Когда Шейн Доналд впервые встретился с Аланом Маккернаном – на заброшенном и захламленном пустыре недалеко от Ньюарк-он-Трента, когда вовсю шел дождь и Маккернан с мокрыми, прилипшими к черепу волосами и сам промокший насквозь возился, меняя колесо ярмарочного трейлера, – Маккернан метнул на него косой взгляд, тут же отвернувшись от ветра, и спросил:
– Ты что, так и будешь там стоять, как траханая статуя, или все-таки поможешь?
Немного погодя, уже в фургоне Маккернана, Доналд стоял, дрожа от холода, а Маккернан сдирал с себя одежду – джинсовую куртку, майку с короткими рукавами, брюки, – пока не остался в одних трусах, а потом и без них; Доналд старался не пялиться на татуировки, что змеями вились по всему его телу, на синюю вену, что тянулась к крайней плоти его члена.
– Снимай свои шмотки, – велел Маккернан. – А то околеешь. – А когда Доналд было заколебался, добавил: – Не волнуйся, не нужна мне твоя задница. Во всяком случае, пока.
И, смеясь, принялся вытираться полотенцем с головы до ног, а Доналд медленно стянул с себя через голову фуфайку, а потом, полуотвернувшись от смущения, и все остальное.
– Господи помилуй! – воскликнул Маккернан: ребра Доналда прямо-таки выпирали наружу, натягивая бледную кожу. – Ты когда в последний раз ел, мать твою?
В закусочной на краю рыночной площади Маккернан выпил бутылку кока-колы и выкурил несколько сигарет, в то время как Доналд умял первый гамбургер, а потом еще два – жирных, в четверть фунта каждый, – проглотил несколько порций картошки фри с шинкованной капустой и кетчупом, кусок яблочного пирога и молочный коктейль, после чего бросился в туалет, где выблевал большую часть съеденного.
– Тебе, – сказал ему позже Маккернан, – надо бы жрать регулярно. К собственному телу надо относиться как к траханой святыне; понимаешь, о чем я?
Они еще долго потом болтались на этой площади с четырьмя или пятью другими парнями из парка аттракционов, все старше Доналда, примерно возраста Маккернана – около двадцати пяти; курили самокрутки, чуть-чуть травки, да еще пили крепкий сидр из банок. Зазывали девчонок, оказавшихся поблизости, смеялись над их более чем неуверенной походкой на высоких каблуках, а у тех маленькие крепенькие сиськи так и выпирали из топиков, они все были еще школьницы, но делали вид, что уже взрослые. Один из парней, высокий и тощий, с волосами, вытравленными перекисью, в конце концов уболтал одну четырнадцатилетнюю, в ярко-красных брючках, зайти с ним под козырек у входа в магазин, и они там целовались взасос, а он одной рукой уже залез ей под блузку, а другой все оглаживал сквозь джинсы собственную промежность.
Маккернан с улыбкой наблюдал за ними, следя за каждым движением, а Доналд не отрывал взгляда от Маккернана.
Когда вернулись в фургон, Маккернан достал бутылку водки; Доналд не хотел, ну правда не хотел, но не мог сказать, что не будет. А стены и потолок фургона были все, как заплатками, обклеены конвертами от старых виниловых грампластинок и вырванными из журналов страницами со звездами рок-н-ролла, которых Доналд не знал, а еще фотографиями голых женщин с полными грудями и раскинутыми ногами.