Вот и цель – Шридхам, всех приезжих там грабят панды[11], крича о том,Что приют дадут и к святым сведут. Мы, отбившись от них с трудом,Славный дом нашли, дни за днями шли, я уже обжился вполнеИ друзей завел, заявив, что, мол, жить приятно хочется мне.Но к девушкам Браджа[12] я холоден стал, и Кришна меня волновать перестал, и стали цветы не нужны,Исчезла граница ночи и дня, – оспа стрелой поразила меня и сказала: «Дни сочтены!»Чуть свалился я, как мои друзья поразъехались кто куда,И за брата брат умирать не рад, Кешта лишь не сбежал тогда.В неродном краю кончить жизнь свою человеку трудней вдвойне.Как отец родной, он ходил за мной, — умирать не давал он мне.На Кешту гляжу, подойти прошу, мысль о нем и та дорога,Он ни день, ни ночь не отходит прочь, — как-никак, а старый слуга.
«Ну, хозяин, как?» – говорит чудак и лекарство вливает в рот;Мой лоб – что огонь: на лоб мой ладонь кладет он – не ест, не пьет.«Будешь вновь здоров, под родимый кров к старой матери и жене,Избежав беды, возвратишься ты», — он твердит неустанно мне.Что ж, конец скрывать, я уж стал вставать, когда с Кештой стряслась беда.Я вот ем и пью, и болезнь мою взял старик на себя тогда.Он стонал три дня, звал в бреду меня, — так и принял последний час.Есть грустить с чего; гнали мы его, — а теперь он ушел от нас.
Я в тоске, друзья, безутешен я, — чересчур уж судьба строга.С чем идти домой? – Умер спутник мой, — как-никак, а старый слуга.
Два бигха[13] земли
Я имел два бигха, – их нет, землю забрал сосед, не дав ничего взамен.Раз он мне сказал: «Твой участок мал, продай-ка его, Упен».Я ж ему в ответ: «Конца-края нет земле твоей, господин,Что продам я? Бог сохранить помог мне всего лишь клочок один».Но уперся он: «Если ты умен, то уступишь участок мне,Я решил свой сад обратить в квадрат, ширину приравнять к длине,Не мешай, дружок!» Душу страх обжег, и, молитвенно руки сложив на груди,Пересохшим ртом я шепнул: «Мой дом, мой посев, раджа, пощади.Тут отец и дед семь десятков лет лили пот, земля – наша мать.Не избыть беды тем, кто в миг нужды может старую мать продать».Захрипел бабу, закусил губу, почернел лицом, словно ночь:
«Спорь, коль хватит сил, я тебя просил, а теперь проучить не прочь!»Пять недель прошли, и насчет земли был составлен ложный указ:Взял мой дом судья за долги, хоть я не был должен на этот раз.Жизнь голодных гнет, ненасытен тот, у кого завелась деньга.Что считать гроши? Ведь рука раджи грабит нищего, как врага.Я молил, чтоб бог мне помог, чем мог, и мольбы мои впрок пошли, —Появясь во сне, подарил он мне мир огромный вместо клочка земли.
И вот я – аскет, как саньяси[14], одет, пил воду из рек, где вода свята,Тешил свой взор громадами гор, посещал святые места.Но ни на море синем, ни в желтой пустыне, нигде – ни вблизи, ни вдали,Даже во сне не случалось мне позабыть о двух бигхах родной земли.На рынках кричащих, в молельнях и чащах промчались пятнадцать-шестнадцать лет,И открылось уму, что бежать ни к чему, ведь спасенья от памяти нет.
Привет, привет тебе, мать! Как не узнать бенгальской земли!Рокот Ганги и воздух родной, полный ласковой тишиной, счастье мне возвратить смогли.Вот поле… Вот лес… Голова небес склонилась к твоим стопам,А в манговых рощах птицы поют, надежен там прохладный приют, приготовленный пастухам.