– Я про действие ягод!
– А… К завтрашнему утру должно пройти.
Повисев немного, я, не побоюсь этого слова, взвесила наш разговор, и, как ни прискорбно было это признавать, он был прав. Находясь, во всех смыслах этого слова, в подвешенном состоянии, я решила, что будет лучше найти общий язык:
– Ты что, все это время жил совсем один?
– Да.
– Давно ты тут живешь?
– Давно.
– Как ты тут оказался? Я в том смысле, у тебя же должны быть родители?
Но он промолчал. И теперь я вполне обоснованно сама себя назвала дурой (правда, не вслух). Если несовершеннолетний мальчишка живет один в лесу и уже давно привык полагаться только на себя, значит, ничего хорошего с его родителями не случилось. Мне стало стыдно за свою твердолобость настолько, что я густо покраснела. Слава Богу, он на меня не смотрел.
Наконец, мы вышли к дому, и только теперь я увидела, как же прекрасно это место. Может, смотрела не под тем углом? Маленький деревянный дом стоял на небольшой полянке, с трех сторон окруженный плотной стеной леса, а с четвертой отгорожен от мира огромной скалой. Он стоял прямо у подножья, но не совсем вплотную, а так, что между стеной и домом было расстояние, позволявшее вместить в себя небольшой огород, который был аккуратно и с учетом экономии места засажен ровными грядками. Закатное солнце косо падало, отдельными прядями пробиваясь сквозь густую листву исполинских деревьев. Было тихо и безветренно, и лишь шепот травы под ногами Влада нарушал молчание.
– Я надеюсь, ты не привяжешь меня на ночь к дереву?
– С удовольствием бы, да боюсь, к утру Фос оставит от тебя один летающий скелет.
– Фос – это тот волк? – я решила, на всякий случай, уточнить.
– Фос не волк.
– А кто же?
– Фос – это Фос.
– Ну, теперь стало понятно.
Не знаю уж специально или нет, но затаскивая меня в дом, Влад пару раз стукнул меня лбом об косяк, потом о дверь, и напоследок я трижды приложилась затылком об потолок. На потолке у меня зародились сомнения, что это случайно, но вслух я лишь ойкнула. Потирая ушибленную голову, я спросила.
– А что значит «Фос»? Это какое-то…
– Слушай, – резко оборвал он меня – Я за сегодня столько слов выдал, сколько за год не выговариваю. Давай просто молча поужинаем и ляжем спать.
– А как я спать то буду? – спросила я, слегка опешив от его усталого и резкого тона.
Влад поднял голову, глядя как я подпираю собой потолок, затем достал вторую веревку. Он притянул меня к кровати и стал привязывать. Правда, толку от этой затеи оказалось немного, потому что это было все равно, что привязывать дирижабль к ножке стула, поэтому, как только он примотал мои ноги, кровать, тяжелая и на первый взгляд абсолютно неподъемная, медленно оторвала две ножки от пола и со скрипом начала подниматься в воздух. Влад быстро спохватился и одним быстрым движением освободил кровать от меня. Окрылившаяся было мебель со скрипом и громким глухим стуком грохнулась на положенное место, сотрясая собой весь домик, а я снова причалила к потолку.
– Ну, – подытожил Влад. – Видимо придется тебе потерпеть одну ночь.
– Ты серьезно?
Он утвердительно кивнул.
– И что, совсем-совсем никаких вариантов?
Он отрицательно помотал головой и принялся накрывать на стол к ужину. Сначала я подумала, что это такой способ меня проучить – изощрённая месть за мое непослушание. Но, глядя на то, как он беззаботно ставит чайник на плитку и достает хлеб, я поняла, что он не шутит и не издевается. На его лице не было ни тени улыбки или самодовольного выражения типа «я же тебе говорил». Просто усталость. А значит, висеть мне здесь всю ночь. Я разозлилась. Я была уставшей, грязной и голодной и, вдобавок ко всему прочему, от висячего положения у меня ужасно затекла шея. Ох, как хотелось закатить истерику! Устроить невиданный скандал, а если бы удалось дотянуться до чего-нибудь, так еще и кинуть в этого наглого сопляка что-то тяжелое или с острыми углами. Ну или хотя бы отвесить подзатыльника этой зазнайке за неспособность посочувствовать. Да вот хотя бы даже обидеться! И пусть ему станет стыдно за… А вот за что ему должно быть стыдно, я придумать не могла. Он предупредил, я не послушала. Он милостиво привязал меня и сделал всю работу за нас двоих. Он даже попытался снова привязать меня к кровати, но и это не помогло. Стало еще обиднее, как только я поняла, что обижаться я могу только на себя. Но до чего же странно было видеть человека, адекватно реагирующего на человеческую глупость. Обычно, какой бы финт ты ни выкинула, всегда найдется человек, жалеющий тебя и сочувствующий твоей глупости. Всегда найдется добрая душа, которая обвинит вместе с тобой весь мир в твоих же ошибках. А он – нет. Виновата – получай, фашист, гранату. И тут меня осенило, что он просто не умеет этого. Никто не показал ему, что так делают, что так поступают. Обычно это делают родители – жалеют, даже тогда, когда ты сам виноват. Он не делает этого, потому что никто не делал этого для него. Мне мгновенно стало стыдно за истерику, которую я так и не закатила. Стало неловко и неудобно за свои мысли, переполненные желанием потопать ножками. Я осознала, что мое появление в его жизни стало для него такой же неожиданностью, как и его – в моей. И, ко всему прочему, мы в одной лодке, так зачем нам грести в разные стороны?