вновь распахнула зонт. До работы было совсем недалеко. Она решила, что непременно пройдёт пешком, чтоб насладиться яркими красками своего новогоднего подарка. Осторожно ступая между лужами, Аня прислушивалась. Ей казалось, что стук каблуков сливается в волшебную мантру. «Счастье, весна, мечта», — скандировало под ногами. Дождь, стекая с купола зонта, разлетался маленькими блестящими крапинками.
«Как странно, всего лишь один цветной зонт может сотворить настоящее чудо», — думала Аня, подходя ко входу офисного здания. Погружённая в свои мысли, мечтательно улыбаясь, она даже не заметила, как перед ней выскочила машины. Как будто издалека раздался гудок, она прыгнула обратно на тротуар, но лужа рядом с ней взметнулась почти как цунами. Анна выставил зонт перед собой, серая грязь побежала по радужной шляпке.
Водитель, испуганный произошедшим, моментально выскочил из машины. К своему удивлению, Аня его узнала. Это был коллега из юридического отдела их фирмы. Девочки-секретарши во время обеда часто его обсуждали, Миша был одним из лучших специалистов, бойкий, весёлый, спортивный и …холостой. Но почему-то никогда он не заводил отношения на работе. А пытались его охмурить многие. Даже потрясающе красивой переводчице Светке не удалось обратить на себя его внимание. Аня иногда перекидывалась с ним парой фраз во время обеденного перерыва. В редкие дни особой сентиментальности и романтичности, ей очень хотелось, чтоб Миша обратил на неё своё внимание. Но дальше почти детских фантазий дело не заходила. И вот теперь, стоя на тротуаре, она слышала извинения, наблюдала за его взволнованными, бегающими глазами. «Словно в кино», — думала она.
— Если бы не зонт, я бы тебя сбил, — сердито говорил он.
— Да, — согласилась она, — отличная вещь, очень яркий и…
— А я думал, что ты никогда не будешь с ним ходить. Долго сомневался, когда выбирал, — смущённо ответил Миша.
— Так это твой подарок? — воскликнула Аня, крайне удивленная, она думала, что зонт купил кто-то из дам, работающих вместе с ней, что мужчинам нравятся другие вещи.
— Ну вообще- то, тебе подарок должна была делать Светка, но она совершенно не знала, что же тебе понравится, и я с ней поменялся, выходит- не зря, — буркнул Миша.
Они стояли друг напротив друга, их разделял только выставленный вперёд радужный зонт. Молчание, пожалуй, слишком затянулось. Но они продолжали оценивающе разглядывать друг друга. Словно проверяя, сравнивая, в чем- то себя убеждая.
— Может поужинаем вечером вместе, если у тебя нет никаких планов, все-таки пятница? — предложил Миша.
— Ты знаешь, — улыбнулась Аня, — планы есть, я хотела выставить на Авито шкаф, но, пожалуй, это подождёт.
— Чем же плох твой шкаф? — удивленно спросил Миша
— В нем слишком легко потерять самое необходимое, — указывая глазами на зонт, проговорила она.
Миша легко улыбнулся и протянул ей руку.
Ты помнишь?
Когда загорается лампа,
И плещется дождь за окном,
Дрожишь, как от сильного залпа,
Идёшь в коридор босиком,
Прислушавшись к шорохам двери,
Задев по дороге кота,
Ты ждёшь появление пери-
Наряд ее шелк и тафта.
Движения плавны, ленивы,
На шее кулон золотой,
А волосы цвета той жнивы,
Где солнце и свод голубой.
Индийский узор на предплечье,
В глазах колыханье свечей,
Встаёт за спиной Междуречье,
Когда обращаешься к ней.
На старом, больном патефоне
Мелодия века звучит,
Как будто застрявши в муссоне,
Джаз на пластинке звенит.
Осенний закат догорел, в ярком свете фар по асфальту разбегались золотые ручьи, они текли по проспекту вниз, под склон, сливались в широкие дождливые реки. Холодная, промозглая осень. В окне второго этажа высокого, красного дома, стоящего на самом из города, загорелась лампа. Можно было невооружённым взглядом разглядеть двух человек: молодой мужчина и девушка. Но вряд ли кто-то из случайных прохожих, оказавшихся этим ненастным вечером на улице, обратил бы на них внимание.
Было ли в них что-то примечательное?
Пожалуй — да. Между ними, даже через пелену дождя, сквозь блестящие от капель, ледяные окна можно было разглядеть то чувство, которое неожиданно настигает, разделяя жизнь на до и после. То, как он обнимал ее тонкую фигуру, зарывался носом в копну каштановых волос, не оставляло вопросов об их отношениях. Квартира, в которой они коротали вечер, была маленькая: светлые обои в прихожей, небольшое зеркало, тумба. Одна комната, служившая гостиной и спальней одновременно. В углу прятался жёлтый торшер, он старчески наклонился над обветшалым креслом, стоящим около длинной, покрытой лаком стенки, полки которой ломились от собраний сочинений в красных, синих, черных и зелёных корочках. Тёмно-коричневые шторы обрамляли окно, складки падали на стол, где царил рабочий беспорядок: валялись исписанные мелким неровным почерком листы бумаги, пара чересчур сильно заточенных карандашей, чертежная линейка, открытая книга, с загнутой страничкой. Рядом со столом — коричневый раскладной диван, на нем несколько подушек, украшенных синими парчовыми тесемками и кисточками, они выбивались из общего интерьера своей вычурностью, нескромностью. Девушка принесла их однажды с индийской ярмарки, в надежде, что квартира станет немного уютнее. На вытертом старом паркетном полу лежал красны, шерстяной ковер, который очень давно связала бабушка молодого человека. За столько лет верной службы коврик полинял и истрепался. На тумбочке, рядом с диваном, ютился музыкальный проигрыватель. Когда его включали он потрескивал, покашливал, тактично намекая о своем возрасте, но добросовестно исполнял французский шансон, мировой рок, Beatles и