Мы сплетаемся в единое. Мы двигаемся в такт, дышим в такт, крадем друг у друга стоны. В ярких вспышках молнии я не знаю где ты, где я. Я пью твою страсть и не пьянею. Не могу насытиться. Не могу оторваться ни на мгновение. Просто не могу…
Впервые я не спешу уходить из чужого сна. Я слушаю, как шелестит за окном дождь, как лает на кого-то, заливается запертая в сарае собака. Дом скрипит, что-то шепчет, ты лежишь на моей груди, рисуешь пальцами завитушки на моем плече и молчишь. Странно. С тобой даже молчать хорошо.
Кто-то едва слышно скребется в дверь, и чудное мгновение вдруг убегает через пальцы, а я почему-то чувствую вкус смертельной опасности. Ловушки.
— Кормить пора, барыня, — говорит гнусавый голос.
Ты соскальзываешь с кровати, кутаешься в пеньюар и возвращаешься через мгновение с… младенцем на руках?
Никогда не видел раньше младенцев. Видел, но не обращал на них внимания. Мой… сын? Едва заметный пушок волос на головенке. Крохотные ручонки, сжимающие твои локоны, огромные, бездонные глаза, ни на миг не отпускающие тебя из плена… и странный, непривычный и будоражащий вкус твоей нежности. Почему мне так хорошо?
— Возьми! — протягиваешь мне ребенка.
Не хочу! Одним рывком ухожу из твоего тела, из твоего сна. Не понимаю. Не принимаю. Не буду об этом думать.
Ты мечтаешь не о страсти. Ты мечтаешь о спокойной жизни, любящем муже и материнстве. Но у тебя не будет ни того, ни другого, ни третьего. Так почему же я чувствую себя столь виноватым?
Резко расправляю крылья, игнорирую звон стекла. Улетая, замечаю краем глаза, как вбегают в комнату твои родители, смотрят ошеломленно на тебя, спящую, на разбитое зеркало, на упавших кукол. Мне плевать. И на кровь, струящуюся по крыльям, плевать! Хочу в усыпанное звездами небо!
Я опять летал целый день, до изнеможения, и спина моя истекает теперь болью, а раны на крыльях жгут невыносимо. Но я не могу не прийти к тебе. Наш договор обязывает явиться.
Уже стемнело, ветер гонял по тротуарам мусор, тревожа городской сон. Я закрыл глаза и открыл их уже рядом с тобой. Ты в больнице. Что же, я этого ожидал. Стонет под капельницей на соседней кровати старушка, чуть всхлипывает на третьей койке, отвернувшись к стене, хрупкая девушка. Ты лежишь неподвижно. Смотришь в потолок. Ждешь. И дождалась. Сегодня наша последняя ночь.
— Почему? — шепчешь, и девушка перестает всхлипывать, смотрит на тебя с удивлением, переспрашивает:
— Что почему?
— Почему ты никогда не приходишь настоящим… — вновь шепчешь, заставляя меня вздрогнуть. — Как на том берегу? Твои крылья, они прекрасны. Твои глаза, они были полны безумной боли. Мне хотелось утешить… и в то же время… я боялась подходить. Ты был идеален, совершенен. Никогда не видела ничего насколько же красивого. Но во снах ты другой… Узнаваемый, близкий, но другой.
— Почему ты раньше не сказала, что меня видишь? — прохрипел я. — Раньше, чем мы создали договор? Почему? Теперь ведь поздно.
И ты умрешь… но мне не хотелось этого говорить вслух. Мне даже думать об этом не хотелось.
— Мне больно, — прошептала ты, и по бледной щеке пробежала слеза, нырнув под сень рыжих волос. — Отпусти…
Вот так легко. Отпусти. Избавь от одиночества. Ничего нового. Только сердце колотится да что-то сжимает горло мертвой хваткой. А если я не хочу тебя отпускать? А если у меня нет выбора и отпустить я обязан?
Так к чему затягивать?
Подчиняясь все более разгоравшейся внутри жажде, я склонился над тобой и насколько мог широко расправил крылья. Холод оконного стекла. Еще больше стонущая старушка. Девушка, медленно встающая с кровати и идущая ко мне. Ошеломленная, забывшая о боли. Тоже меня видит? Все равно.
Я поймал губами вторую слезу, найдя ладонью твою ладонь. Вновь пальцы прошли через твою плоть, заразив меня предсмертной болью.
— Хочу тебя почувствовать…
Не могу отказать. Не хочу отказывать. Не хочу терять. Сжимаю пальцы и на этот раз обжигаюсь холодом твоей кожи… а крылья мои, мои великолепные крылья растворяются в лунном свете.
— Прекрасен, — почему-то плачешь. — Лучшее в моей жизни. Живи, любовь моя…
— Чувствуешь? — спросил я, целуя тебя в губы.
Сжимаешь пальцы, шепчешь: «Да». И отдаешь последнее дыхание мне. Человеку.
Раньше, когда было плохо, я летел, теперь бежал. Бесконечные, пустые коридоры. Неяркий свет. Крики в спину, лестница. Холодный воздух в лицо. Я бежал. Через визг тормозов, через летящие в спину проклятия. Бежал. И наслаждался бегом. Человеческим телом, душащей меня любовью. Я вспоминал глаза нашего сына, который никогда не родится, я выл в полный голос, понимая, как многое потерял. Нет, как многого я не имел.