Ты проснешься, на рассвете [СИ]

Заметив его, я положил ладонь на струны, перекрывая их, и произнес:

— Так пацаны, есть еще одна песня. Только вначале предупрежу, чтобы после никто не говорил, что не слышали. — Шум моментально стих, и я продолжил. — Это блатная песня. Дядь Семен, подойди поближе. Это для тебя.

Тот, кивнув, поднялся и встал неподалеку от нас.

— Предупреждаю всех. Если кто-то проговорится, что слышал ее от меня, то по шапке надают всем. Не только мне. Мало не покажется никому. Так что думайте пацаны!

Я строгим взглядом окинул топу стоящую вокруг меня и после непродолжительного проигрыша, чуть хрипловатым голосом, подражая группе «Бутырка», запел:

   — Кольщик, наколи мне купола,
Рядом чудотворный крест с иконами,
Чтоб играли там колокола,
С переливами и перезвонами.

Наколи мне домик у ручья,
Пусть течет по воле струйкой тонкою.
Чтобы от него портной судья,
Не отгородил меня решеткою.

Нарисуй алеющий закат.
Розу за колючей ржавой проволокой.
Строчку: «Мама, я не виноват!»
Напиши, и пусть стереть попробуют.

Я негромко пою, а вокруг стоит полная тишина. Слышна только музыка старенькой гитары и мой голос. Негромкий, слышный только ребятам стоящим возле меня и дядьке Семену. Я поднимаю глаза, вглядываясь в его лицо и, замечаю, как по щеке у него скатывается одинокая слеза, которую он тут де смахивает тяжелой, крепкой ладонью. Я продолжаю свою песню.

Если места хватит — нарисуй
Лодку, с парусами ветром полными.
Уплыву, волки, вот вам…
Чтобы навсегда меня запомнили.

И легло на душу, как покой.
Встретить мать — одно мое желание.
Крест коли, чтоб я забрал с собой
Избавление, но не покаяние.

Песня заканчивается. Короткий проигрыш, и я кладу ладонь на струны, обрывая все звуки. Какое-то время все молчат, переваривая услышанную песню.

— Спасибо, сынок. Будут задавать вопросы, вали на меня. — Произносит мужчина и, развернувшись, идет прочь.

Через мгновенье в вечерней тишине раздается гнусавый женский крик:

— Ююююрка! Кооська! Пошли, домой! — Это Кутырчикова мать зовет моих приятелей.

Те поднимаются и с неохотой, часто оглядываясь, бредут на зов матери. Понемногу, все рассасываются, я прощаюсь со своим новым знакомым и тоже иду домой, ругая себя по дороге, что так глупо подставился.

31 августа 1970 года

Утро, красит нежным светом… Странно, вроде бы шторы вчера плотно завесил, а сейчас между ними зазор, и как раз в таком месте, чтобы солнечный зайчик, попал мне на лицо. Почти проснувшись, морщу лицо от яркого света и слышу, короткий смешок, раздавшийся за дверью. Точно. Опять Машка со своими шуточками. Надо будет, тоже, как нибудь пошутить. Хотя все это мне ужасно нравится, решаю я, прислушавшись к себе.

Встаю, тут же убираю постель и, натянув треники, с вытянувшимися коленками через столовую иду в ванную. В столовой, мама с отцом пьют чай, собираясь на работу. Я приветствую их, пожелав доброго утра, слышу мамин ответ, какое-то бурчание отца, и прохожу в ванную. Пока умываюсь и чищу зубы слышу хлопок входной двери и какие-то голоса. Выхожу и застаю маму немного грустной.

— Что случилось? — спрашиваю ее.

— Да, отец опять в командировку собрался, говорит на неделю. — Отвечает мать и начинает накрывать на стол. Я сажусь, завтракаю и выслушиваю от нее ценные указания.

— Суп и второе в холодильнике. Вот тебе пятьдесят копеек, сходи в магазин купи хлеба и пару лепешек. И не балуйтесь тут. Я постараюсь заехать к обеду.