– Ну, и… какие планы у вас теперь? Будете искать кого-то на замену? – осторожно спросила я.
Твои губы стали суровыми и неулыбчивыми. Свет фонарей отражался от тёмного щитка очков.
– Боюсь, группе пришёл конец, – с чуть слышным вздохом ответила ты. – Илюха, наш ударник, уже перешёл в другую: такого, как он, везде с руками оторвут. Что будет с Ванькой – не знаю. А Димыч… его никем не заменишь. На нём всё и держалось. Группа без него – как дерево без ствола.
– А ты? – Я зябко поёжилась. – Что думаешь делать?
Тебя приглашали преподавателем в музыкальную школу для слепых – точнее, в её филиал, который работал при спецшколе, в которой ты сама когда-то училась. Зарплата, конечно, не ахти, но если взять нагрузку побольше… Кроме того, ты профессионально занималась аранжировкой, причём за пару заказов могла получить больше денег, чем тебе предлагали в школе в месяц. Но тебе нравилась сама идея – учить музыке детей, помогать таким же, как ты, достичь в этом успехов. Быть может, найти среди них будущего гениального слепого музыканта – ещё одного Стиви Уандера.
– Слушай, а как же ты работаешь с компьютером? – полюбопытствовала я. – Там ведь надо видеть экран.
Это теперь я знаю, что есть специальные программы для слепых – типа «JAWS», а тогда мне было мало что известно о приспособлениях, помогающих управляться с техникой без помощи глаз. Впрочем, ты спокойно и мягко отвечала на мои не всегда тактичные вопросы, не обижаясь и не смущаясь.
Сидя рядом с тобой на заднем сиденье такси, я думала: неужели эта встреча – последняя? Машина остановится возле моего дома, я выйду, а ты уедешь… И всё? Невыносимо. Ужасно. Так не должно быть. Моя жизнь без тебя – долгая и тёмная дорога в никуда. А ты молчала, сжимая между коленей гитару, и в сумраке салона белело жабо и манжеты твоей рубашки. Круглые очертания изящной стриженой головы, длинная шея, блики света на очках… Как же сладко ёкало у меня в животе от этого!..
Наконец ты нарушила молчание:
– А у тебя как дела?
– Нормально, – ответила я. – Универ закончила, нашла работу. Не по специальности, правда, но… Более или менее по нутру.
Ты спросила, где я работаю и во сколько заканчиваю. «Хм», – насторожилось что-то во мне, но я назвала и адрес, и время. Когда я выходила из машины в туманный мрак осенней ночи, лёгкое прикосновение твоей руки к моей обожгло мне кожу до содрогания. Ноги ныли, а в окнах моего дома горел свет.
Час пятнадцать. В сумраке комнаты, чуть рассеиваемом светом от экрана телевизора, белела на подушке седая голова отца. Он спал. Помнится, когда я вернулась в четыре утра, отец пил чай на кухне, не смыкая глаз.
Дождь наносил на стекло лёгкие серебристые штрихи, из крана капала в темноте вода, мои пальцы слабо пахли чем-то копчёным. А в доме напротив светилось чьё-то бессонное окно – как звезда, которая сводила воедино наши с тобой пути.
4. ПРЕДНАЧЕРТАННОЕ
Сентябрьское солнце – кисло-сладкое, спелое и прохладное, как антоновское яблоко. Я никогда не могу им насытиться. Мне его всегда мало. Летний душистый мёд засахаривается, смешивается с золотом листопада и прохладой аллей загрустившего парка, и получается осенний блюз – музыка, которой пропитана наша встреча.
Тот день был как раз светлым и погожим, вот только солнца мне перепало совсем чуть-чуть – когда я ходила на обед в кафе по соседству с нашей книжной секцией. У нас в торговом зале окон вообще нет, и мои глаза, изголодавшись по живому дневному свету, не могли оторваться от тёплого золота, так и манившего на прогулку. Только и грела мысль о том, что завтра – выходной, и если повезёт с погодой, можно будет побродить по шуршащим листьям.
Когда я наконец вырвалась под открытое небо из душных стен, уже стемнело, и зябкий сумрак тут же прильнул к щекам. Уличные фонари, окна, вывески и фары машин: вечерний город.
И – звон гитары слева от входа… Вздрогнув, я посмотрела туда.
Нас разделяли несколько метров тротуарной плитки. Сидя на скамейке, ты задумчиво перебирала струны, и в свете фонаря поблёскивали плечи твоей кожаной куртки. Прохожие недоуменно поглядывали: шапки или какой-либо ёмкости для денег перед тобой не было, так зачем же ты играла? Они не понимали, что ты могла это делать и просто так – для своего удовольствия, безвозмездно даря музыку усталому осеннему городу. Но хрустальный перезвон был слишком нежен и хрупок для улицы, так и хотелось схватить его в горсть, чтобы он не испачкался, и спрятать за пазуху, поближе к сердцу.
Так вот зачем ты выспрашивала у меня о моём графике работы…
Минуту я стояла столбом, просто слушая и еле сдерживая щекотные смешинки, мягкими шариками подкатившиеся под диафрагму. Наверно, это было счастье. Вот такое смешное и пушистое, как твоя голова, которую моя рука так и тянулась погладить и взъерошить.