— Я знаю, — улыбнулась Милена. — Но ты — птица, сидящая в клетке своих демонов.
Адреан снова содрогнулся. И эти слова ему прежде говорил Леонардо, когда они сидели в саду, пили вино и обсуждали творчество. Учитель был гением и видел потенциал в нём. «Ты боишься высоты, — часто повторял он, — но самое смешное то, что ты не рождён ползать и пресмыкаться. Твоё место — там!» — и он указывал пальцем на небо.
— Ты боишься высоты, — тихо произнесла Милена. Адреан обнял её сзади и зарылся носом в пушистые ароматные волосы.
Сколько раз он лазал по деревьям, забирался на самые высокие скалы и крыши и кричал оттуда: «Я не боюсь высоты!» Охотник и сейчас любил сидеть на небоскрёбах, в этом городе выбирал самые высокие здания, видно, в долг старой привычке противоречить, доказывать учителю обратное. Но Леонардо лишь смеялся: «Наверное, я не доживу до того дня, когда ты взлетишь!» — «Я стану знаменитым!» — схватил его за грудки Адреан. — «Станешь, — спокойно произнёс гений, — но даже тогда твои картины будут лишь палитрой для росписи. Творчество — это полёт, а твои порывы больше похожи на попытки моей летательной машины взлететь. Ты скачешь по кочкам, а не творишь! Вот тебе облака, вид сверху, чтобы ты не забывал, как выглядит небо. И может быть, когда-нибудь любопытство сделает с тобой то, чего не смог добиться я, и ты сравнишь копию с оригиналом!» И он подарил ученику картину, которую тот прозвал «Манок».
Когда изобрели самолёт, вампир проверил. Всё в точности. «Как ему это удалось?» — извечно мучил с тех пор таланта вопрос.
Милена проследила взгляд друга на картину, где были нарисованы облака. Её спутник уже минуту их задумчиво изучал.
— Похожи на облака в «Сикстинской Мадонне» Рафаэля, — осторожно сказала она.
— Похожи, — вздохнул Адреан. Девушка мягко выскользнула из объятий иного и подошла к другой картине.
— Тоже облака, — улыбнулась она, изучая «Вызов». — Только вид снизу. Забавно!
— Что именно?
— В ней выражен как бы протест вот этой картине, — указала она на «Манок». — Какой-то странный юношеский протест. Художник словно написал своё небо в ответ на вызов автора тех облаков. — Будто говоря: «Да пошёл ты!»
— Почему?
— Хороший вопрос, — одобрила собеседница, гладя раму пейзажа. — Только лучше другой.
— За что? — осторожно предположил вампир.
— Уже лучше, — улыбнулась она, оборачиваясь к Адреану. — Его задевает та картина, раздражает и вместе с тем восхищает. Поэтому он и написал эту, как бы в противовес. Облака вид снизу. Чья она?
— Неизвестного автора.
— Странно, — озадачилась девушка. — Я бы подумала — твоя, — и она подошла к облакам Леонардо. — Старая, — восхищённо произнесла ценительница прекрасного, дотрагиваясь до холста. Сколько ей?
— Около пятисот.
— Леонардо да Винчи? — изумлённо выдохнула красавица, сдувая пыль с правого нижнего угла.
— Что?
— Это же — Леонардо да Винчи! — вскрикнула шокированная Милена. — Но я никогда не видела такой картины в современных сборниках!
— Почему ты так решила?
— Здесь в углу его подпись. Это оригинал!
— Ты могла и ошибиться, — спокойно заметил вампир. — Даже искусствоведы порою не могут установить её подлинности, особенно если автор меняет привычки.
— Ты её кому-нибудь показывал?
— Нет.
— Почему?
— Потому что это, действительно, он.
— Откуда полотно у тебя?
— Семейная реликвия.
— Теперь ясно.
— Что? — встревожено спросил Адреан.
— Откуда у меня то странное чувство, будто эта картина написана для тебя. Вампир застыл на месте.
— А что ещё ты чувствуешь? — осторожно осведомился он.
— Здесь? — переспросила Мил, окидывая взглядом студию.
— Да.
— Меня восхищает то, что в этой мастерской вместе с твоими набросками присутствуют также полотна великих художников. Они размещены с уважением, трепетом, благоговением и даже любовью. Это почти нонсенс. Потому что ты относишься к ним не как к учебному макету или конкуренту, а как к шедевру искусства и безгранично ценишь творцов. Но самое интересное то, что у меня создаётся ощущение, будто все эти картины — живые и разговаривают друг с другом уже много сотен лет. И от этого такое чувство, будто ты знал в лицо всех их авторов.
Это было правдой. Но вампир стоял и не мог понять, откуда у простой девушки такой талант читать его прошлое.
— Такое ощущение, что ты не раз и не два беседовал с ними и даже дружил.
— Мне двадцать пять, а половина из них уже давно в могиле, — усмехнулся Адреан.
— Вот это-то и странно, — кивнула его спутница и пошла дальше. — А этот «Крик» Мунка так похож на тебя. Я бы сказала, это тоже твоя работа.
Вампир криво улыбнулся, следя за передвижением гостьи. Такое чувство, будто он впустил в свою лабораторию медиума. Неужели влюблённые люди способны так глубоко и тонко чувствовать друг друга?
— Чья это картина? — указала Милена на милый деревенский пейзаж.
Это была его работа. В данной деревушке между холмами он жил, когда был ещё учеником Леонардо. Они часто там творили. Именно в том месте юноша и набирал силу, изучал звуки земли. Как говорил наставник: «Расправлял крылья!» К сожалению, не взлетел, но провёл самые счастливые годы в своей короткой жизни. И однажды покидая, он написал её с одного из холмов.
— Только не говори: «Неизвестного автора!» — осторожно перебила его молчание девушка.
— А как ты считаешь?
— Кто-то из Тройки. Я так называю великих гениев: Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля Санти.
— Искусствоведы того же мнения.
— Но ты-то знаешь ответ! — лукаво улыбнулась Милена, хитро глядя на художника.
— Не понял! — возмутился парень.
— У меня такое чувство, что тебе он известен. В этой студии нет незнакомых тебе авторов. Их могут не ведать другие, но не ты.
— А не слишком ли ты много всего чувствуешь? — подошёл к ней Адреан, опуская руки на талию, и наклоняясь вперёд. И через несколько минут, отрывая свои губы от её, спросил: — Это чувствуешь?
— Почувствовала, — шёпотом поправила она, всё ещё не раскрывая глаз. — У тебя была классическая школа.
— Что?!
— Сюрреализм, абстракционизм, кубизм и прочее — мишура, у тебя была не современная, а древняя классическая школа! — вдруг прошептала Милена, сама не зная почему. Адреан снова вздрогнул и изучающе посмотрел на неё.
— И это потрясающе! — прошептала та.
— Почему ты так решила?
— Я вижу по твоим картинам!
— По каким? — ехидно уточнил художник, обводя рукой холсты.
— Все земные — твои, — тихо прошептала девушка.
— «Земные! — с разочарованием выдохнул да Винчи. — Я всегда узнаю тебя по холсту, как ни прячься! Ты можешь сменить стиль, графику, но не душу!»
— Они прекрасны до слёз! — положила руки ему на грудь Милена и взглянула в остекленевшие глаза.
— «Они все прекрасны до слёз! — положил тогда ему на плечи свои руки гений. — Но им нужен воздух! Полёт! Ты талантлив, безумно талантлив, мальчик! Ты рождён в творчестве! В тебе течёт кровь гениев, и ты когда-нибудь тоже станешь гением. А пока ты — птенец, который сидит на земле в гнезде, пока твои родители летают. Взлети! Прошу тебя! Когда ты взлетишь, то перешагнёшь даже их! Не бойся!»
— Эй! — вырвала его из оцепенения Милена. — Что с тобой?
— Иди к мольберту, — тихо сказал Адреан. Девушка внимательно посмотрела на любимого и подошла к чистому холсту.
— Возьми в руки кисть и палитру, — со странной дрожью в голосе сказал Адреан. Он сам не знал, чего больше бояться подтверждения или провала своей странной, немного бредовой идеи. — Рисуй.
— Ты хочешь, чтобы я оставила на таком ценном материале свои каракули?
— Брось! Не смей так себя унижать!
— Но я редко рисую.
— И что? Я хочу, чтобы ты нарисовала что-нибудь для меня.
— Что?
— Что хочешь. Она робко улыбнулась и осторожно взялась за тонкую кисточку.