Приехав в издательство, Пачевский устало опускался на стул в своем кабинете-каморке, устало откидывал руки за голову и устало, в ожидании хозяйки, закрывал глаза. Но тут же и открывал их, косился на окно.
Однако никто в это окно не влетал.
С разочарованным вздохом Пачевский вставал, закрывал дверь своего «кабинета», открывал портфель, пересчитывал деньги, бумажными ленточками заворачивал их стопками по тридцать, пятьдесят и сто тысяч рублей и складывал в свой небольшой сейф.
В тот день все повторилось, как обычно, — поездка по душной и пыльной летней Москве, усталость и простая операция пересчета выручки и упаковки ее в сейф.
Но когда все было посчитано, за его спиной вдруг раздался негромкий восхищенный свист.
Он испуганно оглянулся.
Конечно, это Ангел с Небес.
— Вот здорово! Ты такой богатый! — сказала она, глядя на деньги. Он горестно усмехнулся:
— Если бы!
— Что значит «если бы»?
— Это не мои деньги.
— А чьи?
— Хозяйки издательства.
Пачевский собрался положить деньги в сейф, но она остановила его:
— Подожди! Зачем ей столько денег? — И каким-то легким, почти неуловимым жестом выхватила одну пачку.
Пачевский испугался:
— Стой! Что ты делаешь? — И попытался отнять деньги. — Отдай!
Но она совершенно необъяснимым образом перемещалась в пространстве, словно летала. И говорила при этом:
— Перестань! Мне здесь трудно летать — тут атмосфера.
— Отдай бабки, я сказал!
— Ничего с ней не случится, если мы возьмем немножко. Я не могу все время воровать в магазинах. Я хочу, как нормальный человек, пойти в приличный ресторан…
Пачевский не успел ответить — дверь открылась, и в его каморку вошла хозяйка.
— Паша, ты привез выручку?
— Да, конечно… — сказал Пачевский.
— Давай, мне некогда! — И хозяйка протянула руку за деньгами. — Сколько сегодня?
Пачевский, глядя через плечо хозяйки, сделал требовательный жест, и хозяйка удивленно оглянулась. Но там уже никого не было.
— Кому ты машешь? — сказала хозяйка.
— Нет, никому… — И Пачевский, подавив вздох, обреченно подвинул деньги по столу к хозяйке.
— Ты какой-то странный стал, — заметила она и спросила еще раз: — Сколько сегодня?
— Семьсот тысяч… — ответил Пачевский, пряча глаза.
— Маловато, — сокрушенно сказала хозяйка, сбросила, не считая, деньги в большой полиэтиленовый пакет и понесла в кассу.
А Ангел, стоя на сейфе, захлопала в ладоши:
— Ура! Вот видишь! Вот видишь! Она ничего не заметила! — И, швырнув вверх пачку денег, радостно заплясала: — Мы идем в ресторан! Мы идем в ресторан!..
Конечно, теперь он спал по ночам далеко не столь крепко, как раньше. И потому при первом же шорохе открыл глаза.
В темноте он сначала увидел только свечу, которую она внесла в спальню.
А уже потом — ее, Ангела с Небес.
Нужно отдать ей должное — в коротенькой и прозрачной ночной сорочке, сквозь которую, как у стриптизерш, просвечивали узенькие бедра и тоненькая ниточка стрингов, она была так соблазнительна, как никогда раньше.
Ладошкой прикрывая трепыхающееся пламя свечи, она подошла к кровати.
Пачевский, онемев от ее наглости, скосил глаза на жену.
Но жена, отвернувшись от него, спала на боку.
А Ангел, поставив свечку на тумбочку рядом с будильником, нырнула в постель к Пачевскому.
— Ты с ума сошла! — без голоса прошептал он, осипнув от страха.
— Ничего подобного! — ответила она в полный голос и свободно потянулась в постели. — Ой, как тут мягко!..
— Ты не можешь тут спать…
— Конечно, не могу. Спать с таким мужчиной глупо. — И она прильнула к нему всем телом, повела рукой по его груди… по животу… и еще ниже…
— Перестань! — сказал он. — Исчезни!
Но она будто и не слышала, а, наоборот, стала целовать его грудь… живот…
Он задохнулся и закрыл глаза:
— О-о!.. О!.. Господи!..
В комнате занялось золотое свечение, но тут жена толкнула Пачевского в бок:
— Паша!
— Что? — спросил он, не открывая глаз.
— Ты стонешь. Проснись!
— Отстань, дай поспать… О-о!..
Но жена не отставала:
— Паша, очнись! Что тебе снится? И зачем ты зажег свечу?
Тут, расталкивая его, рука жены соскользнула по его животу вниз, к паху.
— О Господи! — почти испугалась она. — Ну наконец-то! Поздравляю!
И жарко обняла Пачевского. И Пачевский вдруг ответил ей с таким пылом и рвением, какого она не испытывала, наверное, со времен их медового месяца.