С уверенностью собственника…
Слова пронеслись в ее мозгу и встревожили, напомнив о том, что поставлено на карту.
Но, несмотря на предостерегающий шепоток разума, в сердце ее уже начались странные перемены. Она не ощущала себя Беатрис, невестой принца, нет, она ощущала себя Гвендолин, невестой принца. И сама испытывала по отношению к нему собственническое чувство.
Но это невозможно. Она приехала сюда не для того, чтобы влюбиться или затеять интрижку. Ей нельзя связывать себя какими-то узами. Если уж необходимо влюбиться, то пусть объектом будет не мужчина, а страна — ее самобытные красота, история, культура.
Гвендолин заставила себя произнести легким тоном:
— Надеюсь, мне удастся еще раз осмотреть дворец. Он просто потрясающий!
— Думаю, я смогу выделить время в ближайшие дни и буду сам сопровождать вас, — ответил Нараян Бахадур, улыбаясь немного шире. — Дворцу уже почти тысяча лет. Трудно даже представить, сколько ремесленников положили свои жизни, чтобы он стал тем образцом совершенства, каким является сейчас. — Потом кивком дал понять, что госпожа Ранита и советники свободны.
Нараян Бахадур дождался, когда они удалились, прежде чем продолжить. Его манера общения стала менее официальной.
— Значит, вы чувствуете себя здесь вполне комфортно?
— Разве может быть иначе? Вы ведь подумали решительно обо всем, что только можно пожелать.
Его взгляд еще больше потеплел.
— У меня очень богатое воображение.
Гвендолин знала, что он говорит сейчас не о создании комфортных условий, и вдруг ощутила, что оказалась в каком-то ином мире — мире, принадлежащем только ей и принцу Нараяну Бахадуру. Их разговоры становились все более личными, а намеки — все более откровенными.
— Я уверена в этом, — согласилась Гвендолин с насмешливой серьезностью. — Большинство мужчин именно так о себе и думают.
— Так вы сомневаетесь?
— О, я убеждена, что вы обладаете богатым воображением… для мужчины.
— Двойные стандарты?
— Естественно.
Нараян Бахадур покачал головой.
— Вы вынуждаете меня принять ваш вызов.
Она попыталась сохранить серьезное выражение лица.
— Я не бросаю вызов, ваше высочество, а просто констатирую факт.
— Факт?
— Да. Большинство мужчин считают, что отлично знают, чего хочется женщинам.
— О боги, еще одно проблематичное заявление! — Он сложил на груди руки. — Я и понятия не имел, что вы феминистка-шовинистка.
— Вовсе нет.
— Да-да. — Он поднял руку величественным, истинно королевским жестом. — Но я в отличие от вас не могу спорить до бесконечности. Словами ничего не добьешься. Лично я предпочитаю действие.
Она перестала дышать и с огромным трудом кивнула.
— Да.
— Вот и хорошо.
И, сделав шаг вперед, Нараян Бахадур взял ее лицо ладонями и поднял к своему. Медленно провел пальцами по нежной коже щеки, по горячим губам, заставив ее задрожать от возбуждения… ожидания… желания. Он собирался поцеловать ее!
А потом принц наклонил голову и поцеловал ее — медленно, с вдумчивым интересом, словно давно уже хотел узнать, каким же будет этот поцелуй.
Она чуть приоткрыла губы, уступив давлению его губ. Они были прохладными, твердыми и слегка пахли какими-то пряностями, и Гвендолин вся отдалась их очарованию. Принц не направлял, не настаивал, не повелевал. Он просто трогал ее, приглашая и позволяя попробовать и его.
Невероятно! Он — как и его поцелуй — был теплым, чувственным, ароматным, и все ее тело отозвалось на их первый контакт, словно раскрылось навстречу ему, по животу и груди пробежали горячие волны желания. Она не испытывала ничего подобного уже долгие, долгие годы. Гвендолин была настолько переполнена вожделением, ожиданием, удовольствием, что едва держалась на ногах под напором эмоций.
А Нараян Бахадур провел рукой по ее щеке, нежно погладил за ухом — и она задохнулась. О, как хорошо, как правильно он все это делает!
Гвендолин с трудом отняла губы и нетвердо отступила на шаг.
— Неплохо. — Голос ее дрожал так же, как и колени. — Для начала.
Он смотрел на нее немного насмешливо. В черных глазах горел огонь в сочетании со спокойной самоуверенностью.
— Вам хочется больше.
— Я не это сказала…
— Но вам же хочется больше.
Как он высокомерен, подумала она, и все же он имеет на это право. Один его поцелуй растопил Гвендолин до костей, превратив их в кисель, а ее саму — в дрожащий комок вожделения.
— Я не буду противиться… если вы решите проверить ваше предположение, — произнесла Гвендолин, глубоко вдохнув, чтобы успокоить быстро бьющееся сердце.