Она смотрит на нас не мигая.
— Мы подождем. — Тон Кона не допускает возражений.
— Как угодно, — отвечает медсестра. Судя по голосу, она не слишком довольна.
— Извините, сестра, — останавливает ее Кон, когда она уже собралась уходить, — а как насчет того доброго доктора-гинеколога из дешевого сериала?
— Прошу прощения?
Сестра смотрит на нас с колоссальным подозрением, но Кону без разницы, он мило мурлычет:
— Доктор Дайскэ Какие. Он сейчас свободен?
Похоже, после этой фразы медсестра проникается к нам еще большим подозрением.
— Минутку, пожалуйста. — И она еле тащится назад в регистратуру.
Мы остаемся сидеть на диване, словно пара незваных гостей.
Проходит совсем немного времени — и я вижу стремительно идущего к нам по коридору доктора Какие, глаза его за стеклами очков горят неистовым блеском.
— Привет. Случилось что-нибудь? Не часто мы видим тебя здесь, в больнице!
«Тем более вместе с Коном». Это не произнесено, но висит в воздухе. Похоже, он тоже не слишком-то счастлив встрече с нами. Говорю ему — мы пришли посмотреть, чем Муцуки занимается на работе. Спрашиваю — как попасть в отделение для престарелых?
— Третий этаж. Но в процедурные заходить вам нельзя, — объясняет доктор Какие, идя впереди нас. — И никаких твоих маленьких приколов. Никаких. Совершенно никаких. Понял?
Кон посылает доктору Какие гневный взор.
— Ты за кого меня принимаешь? Конечно, пришел и начал прикалываться над несчастными больными стариками! Я тебе не хулиганистый первоклашка первый раз на экскурсии, усек? Так что хорош мораль читать!
— Прости, пожалуйста. Я ничего такого в виду не имел. Я просто хотел объяснить, ну, на всякий случай… — Доктор Какие — воплощенное смущение. Лицо его пунцового оттенка.
Лифт добирается до третьего этажа. Вслед за доктором Какие мы бредем анфиладой дверей через все отделение. Я начинаю серьезно нервничать, чувствую себя совершенно неуместной. Кругом — одни старики и старушки. Старики в халатах-юката смотрят телевизор в комнате отдыха, лысеющие старушки медленно, с трудом передвигаются мелкими шажками через холл, опираясь на палочки. Пространство, до предела заполненное стариками, целый этаж столь примечательных обитателей… Кон, я смотрю, тоже напрягся, но доктор Какие несется вперед все также стремительно, вот и нам приходится ускорить шаг, чтоб от него не отстать.
— Большинство пациентов этой палаты — под присмотром Муцуки, — сообщает он.
Палата — гораздо больше, чем я ожидала. Четыре ряда кроватей, по пять в каждом, все выстроены в строгом порядке.
— Ухты…
Кое-кто из больных, с помощью медсестер, обедает. Сестры, поразительно жизнерадостные, щебечут звонкими, чистыми голосами и одновременно засовывают пациентам в рот ложечки жидкой рисовой кашицы.
— Откройте ротик, вот так. Во-от, видите, как хорошо!
— А теперь еще разок. Ну, откройте ротик!
На каждого послушного старика, покорно открывающего рот, как ему велено, — старушка, которая, слабо мотая головой, отказывается есть. А на каждую старушку, что просит еще соленой редиски или чаю, — старик, бодрым голосом орущий, что он еще совершенно не голоден. Но голоса медсестер остаются все такими же бодренькими.
— Ну вот, откройте ротик. Ах, видите, как вкусно? Откройте ротик!
Застыв в дверях, мы изумленно наблюдаем за происходящим.
— Второй завтрак начинается в одиннадцать, но в этой палате он длится долго — случается, проходит целых два часа, пока все закончат, — тускло объясняет доктор Какие.
— Папаша, это что — внук ваш?
Кон завел разговор с вполне многообещающим на вид стариком, из тех, что отказывались завтракать.
— Так я и знал. Что-то он уже затеял, — мученическим тоном говорит доктор Какие.
Я, сама того не желая, хихикаю.
— Сын мой, — произносит старик, глядя на фотографию у кровати. — Сынок. Сынок это мой.
На цветной фотографии — ребенок, совсем малыш.
Кивая в сторону Кона, старушка на соседней кровати спрашивает старика:
— Правда? Он ваш сын?
— Ну да. Он тоже мой сын.
Ситуация принимает странный оборот. Кону лень спорить.
— А вы, верно, дочка его? — оборачивается ко мне старушка.
— Ясное дело. Она сестренка моя младшая, — сообщает Кон.
Младшая сестренка, каково?! Я прямо вскипаю в душе — а Кон со старушкой посылают друг другу улыбки, преисполненные радости. Во рту у нее не хватает двух зубов.
— Как мило! Такие славные братик с сестричкой!
Бормочу в ответ что-то неразборчивое, ни к чему не обязывающее. «Славные братик с сестричкой»! Он бы хоть сказал, что я — старшая его сестра!
К изголовью кровати старушки, совсем рядом с коротко остриженной головой, еле выглядывающей из-под многочисленных простыней, привязан пластмассовый стебель бамбука. С бамбука свисает оригами.
— Танабата [9]! — вскрикиваю я, не задумываясь. Послезавтра же праздник Танабата, а я совсем забыла…
— Мне один из моих внуков принес, — гордо говорит старушка.
Она одаривает меня улыбкой, и я вновь замечаю щербинки у нее во рту.
— Так, вы двое — идем. Хватит уже, — обрывает нас доктор Какие. Да уж, судя по его виду, с него точно хватит. Когда мы выходим из палаты, я напоследок оглядываюсь. Старушка уже лежит, съежившись, на боку, а старик смотрит нам вслед с необъяснимым, каменным выражением. Я испытываю какую-то лицемерную жалость. — В последний раз в жизни я поверил тебе на слово, Кон. Я был прав, когда сомневался, стоит ли тебя сюда пускать. Лучше помолчу, пока не наговорил такого, о чем потом пожалею.
Доктор Какие несся по коридору к холлу, лицо его вновь багровело.
Добираемся наконец до докторских кабинетов — а Муцуки уже вернулся. Когда увидел нас с Коном, следующих по коридору под конвоем доктора Какие, совершенно точно, глазам своим верить отказался.
— Что здесь происходит? — говорит.
— Все, теперь эта парочка — твоя ответственность, — рявкает доктор Какие и покидает нашу троицу.
Муцуки сварил нам кофе. Сижу, вдыхаю его успокаивающий запах и чувствую, как по телу наконец-то разливается тепло. Есть для меня в больницах что-то пугающее…
— И чем они больны, все эти люди? — спрашиваю я.
— Какие люди?
— Ну те, с третьего этажа, из такой огромной палаты. Нас доктор Какие на них посмотреть сводил… не сердись, пожалуйста.
Муцуки отхлебывает кофе. Говорит — он и не думал сердиться. Объясняет:
— Не думаю, что они больны чем-то конкретным. Всего понемножку… Слабое сердце, проблемы с почками. Все, чего и следует ждать в таком возрасте…
— Почему же тогда они в больнице?
Несколько мгновений Муцуки молча смотрит в свою чашку.
— О, по многим причинам…
Н-да. По многим причинам, значит.
— Эти медсестры мне ужасно напомнили школьных учительниц. Они прямо меня напугали!
— Эй, а тебе не пора идти на обход? — спрашивает Кон. — Мы, строго говоря, пришли, чтоб посмотреть, как работает доктор Кишида. И вообще, ты где раньше шлялся?
Вопрос задал Кон — но отвечает Муцуки, глядя на меня.
— У меня был обеденный перерыв. Я вышел перекусить.
— Ну, — говорю, — и странный же ты человек, Муцуки. Зачем ты напрягаешься, отчитываешься передо мной? Где и как ты питаешься во время работы — твое личное дело!
Следующий обход Муцуки предстояло делать только вечером, а до этого надо было еще принять пару пациентов, так что Кон решил — на сегодня хватит. Помимо прочего, мне казалось — я уже увидела, как Муцуки работает. По сути, мы изначально понимали, как его воспринимают пациенты.
Муцуки проводил нас до главного входа.
— Добирайтесь домой аккуратно. И помните — сначала шестой автобус, а потом, напротив большого офисного здания, пересядете на первый.
Солнечные блики, отраженные каменными ступенями, светят нам, выходящим из больницы, в глаза. У скользящих дверей, засунув руки в карманы, стоит Муцуки. Халат его — слепяще-белый, чистый, прямо как в телевизионной рекламе отбеливателя. Здание — такое же унылое, как и прежде. Я бросаю взгляд вверх, в сторону окон третьего этажа.
9
Танабата (Танабата Мацури) — традиционный японский праздник, день встречи «небесных влюбленных» — звезд Ткачихи (Вега) и Волопаса (Альтаир), шумно отмечаемый по всей стране.