Когда нас оставили наедине, помню, первым, что я сказал ей, было:
— Это покажется чудовищно невежливым, однако, боюсь, я не имею намерений вступать в брак.
Довольно долго Секо пристально смотрела на меня. Потом сказала:
— Вот смешно! Я тоже замуж не хочу.
На этом месте повествования меня перебила Мидзухо:
— Отлично, но тогда зачем же?..
Слова ее прозвучали совсем не вопросительно, скорее — сердито и обвинительно. Макароны под соусом из тушеных овощей, которые она заказала, так и стояли почти нетронутые перед ней на столике. Она вздохнула. «Очень жаль, что вы вообще рассказали мне все это», — крупными буквами было написано у нее на лице.
Тесть мой поджидал меня в гостиной, нервно попыхивая сигаретой. Принесенная им из машины пепельница была уже забита окурками.
— Здравствуйте. Спасибо, что заехали, — произнес я с поклоном.
Он кивнул. Придавил в пепельнице недокуренную сигарету. Его усмешка ничем не напоминала то выражение дружелюбия и сердечности, которое я видел на его лице раньше.
— Секо в ванной.
В ванной?! Я тотчас же за нее встревожился… однако не успел даже пошевелиться, как тесть меня остановил.
— Сначала я хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Это ненадолго. Сядь.
— Позвольте приготовить вам чаю, — сказал я, но у него не было настроения ни следовать формальностям, ни вести светские беседы.
— Нет. Я просто хочу поговорить.
Бежать было некуда. Я взял себя в руки и сел напротив него.
— Сегодня ко мне на работу приезжала Мидзухо, — начал он. — Она пересказала мне кое-что из того, что вы с ней обсуждали, и, откровенно говоря, я — в состоянии шока.
Он помолчал. Смерил меня взглядом.
— Надеюсь, это неправда?
Он был одет в белую тенниску и серые брюки. У него намечалось небольшое пивное брюшко. Он уже начинал лысеть и носил очки в черной оправе.
— Это правда, — ответил я, глядя в эти очки.
— Нет, погоди. Как такое может быть правдой? — Он казался расстроенным. — Я пытаюсь выяснить — и, прошу, не пойми меня превратно — действительно ли ты… гомосексуалист?
Он вскочил с дивана. От возбуждения он не мог усидеть на месте.
— Ради всего святого! Вы ведь познакомились через брачное агентство! Не припомню, чтобы об этом было написано в твоей анкете или в твоих справках о здоровье. Ты на полном серьезе сообщаешь мне, что мой зять не… не настоящий мужчина?! Это нелепость, абсурд. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я тебе поверю?
Далее он заметался из крайности в крайность — то бомбардировал меня гневными заявлениями, то переходил на умоляющий шепот. К примеру, обрушив на меня высокопарное обвинение в том, что я самозванец, немедленно принимался жалобно шептать:
— Пожалуйста, нет, нет, только не это!
Только не это! Только не такой порядочный молодой человек, как я! Такой просто не может вдруг оказаться гомиком!
Я молчал. Краем уха слышал гудение холодильника на кухне. Мой тесть снова сел на диван и понурил голову с совершенно безутешным видом. Довольно долго ни один из нас даже не шевельнулся.
— Я ухожу.
Он резко вскочил, надел пиджак и прошествовал к двери, не удостоив меня даже взглядом. Я услышал, как, надевая туфли в прихожей, он бормочет:
— Что же мне прикажете жене сказать?
Глядя в пол, я встретил его уход молчанием. Хлопнула дверь, гулкий металлический удар отрикошетил от стен холла.
— Привет, Секо, я дома. — Я полагал себя обязанным ей сказать. — Твой отец только что ушел.
— Да? — Секо смотрела на ванну.
Разграфленный белый лист бумаги, прибитый кнопками, висел у раковины, но ванна оказалась слишком велика для успехов в скоростных заплывах. Золотая рыбка так ни разу и не переплыла ее из конца в конец.
— Думаешь, сегодня у нее получится? — спросил я, но Секо не ответила.
Да, особых надежд не было — рыбка лениво дрейфовала на поверхности, почти не двигаясь.
— Если ты самозванец, — Секо говорила, следя глазами за рыбкой, — то и я тоже самозванка. Ведь правда?
Лицо у нее было серьезное, брови нахмурены.
— Мой папочка, похоже, просто совершенно не врубается.
Она пыталась меня приободрить, и внезапно я почувствовал себя жалким и одиноким. Я стоял и смотрел на спину Секо. На ее длинные волосы. На узенькие плечики. На слегка обветренные пятки.
Позже, тем же вечером, мой тесть позвонил нам. Сказал, что собирается приехать в воскресенье.
— Вместе с женой, — добавил он. Голос его звучал гораздо спокойнее, чем днем, но так и звенел от гнева. — И я был бы очень признателен, если бы твои родители тоже присутствовали. Потрудись поставить в известность Секо.
— Непременно поставлю, — заверил я, но необходимости в этом не было. Прижавшись ушком к трубке, затаив дыхание и насупившись, Секо стояла рядом со мной. — Да, конечно. Значит, послезавтра. После обеда. Да, естественно, мы будем дома.
Я повесил трубку, и Секо рывком вытащила телефонный штепсель из розетки.
— Полагаю, хоть завтрашний день мы можем прожить тихо и мирно, — отрезала она.
Воскресенье наступило слишком скоро. За завтраком Секо с каменным безразличием на лице ела собственноручно приготовленный морковный салат с лапшой, я же совершенно лишился аппетита. Я выпил три чашки кофе. Пролистал газеты. Пытаясь как-то успокоиться, до блеска перетер кастрюли. На улице стояла восхитительная погода. Женщина из многоквартирного дома напротив нашего вывесила проветрить на балконе футон.
Родители мои прибыли в одиннадцать — на два часа раньше срока. Мать сняла туфли на высоких каблуках и аккуратно поставила их возле двери.
— Как же сегодня жарко, — сообщила она, когда мы расселись в гостиной.
— Рада, что мы приехали первыми, — сказала матушка.
Они, конечно, держались напряженно, но, к облегчению моему, гораздо спокойнее, чем можно было ожидать.
— А как поживаешь ты, Секо? — спросила мать, оскаливая алый рот в улыбке, и протянула небольшой пакет, который принесла с собой. — Это тебе. — Когда она улыбалась, то слегка наморщивала нос. — Сливы. Надеюсь, ты любишь сливы?
Секо улыбнулась в ответ. Сказала: «Спасибо, люблю». Улыбка у нее вышла неловкая.
— Мы были весьма удивлены, услышав, что они так внезапно желают с нами увидеться. Мы звонили вам вчера, но так и не смогли дозвониться. В толк не возьму, что же они намерены нам сообщить, если решили собрать нас всех вместе. — Мать достала из сумочки маленький веер. Приторный аромат ее духов смешался с запахом сандалового дерева.
— Может, мы просто подождем, пока они приедут, и узнаем? — перебил отец, но матушка попросту проигнорировала его слова. Секо расставляла на столе стаканы холодного ячменного чая.
— Не удивляюсь, что твои родители в полном шоке. Я и сама ужасно себя чувствую из-за этой истории, — заговорила мамочка, театрально поникнув. — Однако, в конце концов, твой брак — твое и только твое личное дело. Ведь, выходя за Муцуки, ты прекрасно знала о существовании Кона, не так ли, Секо? Единственное, что важно, — это чувства, которые вы испытываете друг к другу, верно? Люди могут болтать что хотят — но вы оба взрослые! Вы прекрасно можете решать сами за себя.
Меня в ужас повергло то, как она говорит. Плохо, скверно. Будет продолжать в том же духе — можно почитать за счастье, если хоть один из нас переживет грядущую катастрофу.
Родители Секо появились в час — минута в минуту. В комнате мгновенно повисло напряжение.
— Надо же, семейная конференция, — шепнула мне Секо.
Наверное, это было забавно. Наши родители сидели вокруг низкого столика и молчаливо сверлили друг друга взглядами поверх стаканов с ячменным чаем. Первым заговорил мой тесть.