«Мира!» — слышу я отчаянный крик Вани в кромешной темноте. Я явно слышала его голос, но он не мог быть там. Мне наверняка просто показалось.
— Мира! — я снова слышу его голос. — Мира, детка, ты очнулась! Слава Богу! Я думал, с ума сойду за эти сутки. — Врач! Кто-нибудь сюда! Она очнулась.
Ваня подбегает ко мне, вставая на колени у больничной койки, берет меня за руку и, кажется, плачет.
— Детка, — он гладит меня по волосам.
— Что ты здесь делаешь? — тихо спрашиваю я.
— Я ехал за тобой. Я узнал, где он тебя держит. Не знаю, как бы я прорвался сквозь охрану, но был уверен, что все смогу. А потом у меня на глазах Пашкин внедорожник вылетел в кювет. Мира, если бы ты только знала, как я…
— Что с Пашей?
Ваня замолчал.
— Что с ним?
— Это важно сейчас?
— Да.
— Он погиб, — Ваня смотрит на меня, выжидая реакцию на слова. Я молчу. Пытаюсь понять, какие эмоции во мне вызывает эта новость. Боль утраты? Нет. Жаль мне его? Да. Облегчение? Наверное. Я, наконец-то, свободна. Я больше не должна бояться своего бывшего мужа.
— Понятно, — отвечаю я.
— Мира, с тобой все будет хорошо. У тебя лишь синяки и ссадины. Ты легко отделалась, можно сказать. Сотрясение мозга еще. И… Что с твоими руками?
— Все в порядке.
— Ты резала вены?
— Это уже неважно.
— Мира! — Ваня серьезно смотрит на меня.
— Я просто искала выход на волю. Все это уже неважно. Вань, я хотела сказать тебе…
И тут набежали врачи. Макарова выгнали из палаты, а вокруг меня засуетились люди в белых халатах. Время посещения оканчивается раньше, чем действия медперсонала, поэтому Ваню ко мне больше не пускают, хотя я слышу, как он пытается прорваться. Что ж… Подождем до завтра!
Но и на следующий день я не решаюсь заговорить с ним. Я все решила, но сказать все это сложно.
В день выписки меня встречают Ваня и Таня. Оба суетятся, получают выписку от врача, что-то спрашивают. А я смотрю на них пустыми глазами. Кто эти люди? Подруга, предавшая меня, но продолжающая строить из себя близкого человека. И Ваня! Любимый мужчина! Да, я люблю его! Но… Он слишком похож на него. На Котова. Такой же бесстрашный, самоуверенный, наглый. Эти его перепады настроения сводят меня с ума. То заботливый и добрый мужчина, то злой и холодный одинокий волк. Да, он вроде как, лучше Паши, но я ведь могу снова попасть в эти сети. Пашка тоже был поначалу заботливым, и меня не пугал его наглый напор, а скорее даже привлекал. Я просто не смогу ему довериться, поэтому не стоит мучить ни себя, ни его.
— Мир, пойдем, садись в машину, — говорит Ваня.
— Сейчас домой поедем. Наконец-то, отдохнешь. Столько ты пережила, милая, — слова Тани звучат искренне.
— Тань, — говорю я.
— Да?
— Ты не могла бы оставить нас с Ваней наедине? Поезжай домой. Вечером приезжай ко мне, посидим, поговорим.
— Да, хорошо.
Таня целует меня в щеку, я натянуто улыбаюсь в ответ. Она уходит, а я сажусь в машину Макарова.
— Почему ты прогнала ее? — недоумевает самый красивый мужчина в мире. Я смотрю на него, и мне хочется кричать от боли.
— Нам нужно поговорить. Давай посидим где-нибудь. Кафе уютное найдешь?
— Да, конечно. Но мне не нравится это твое «поговорить».
Он давит на газ и выезжает с больничной парковки. Мы едем в тишине, я смотрю в окно и пытаюсь придумать с чего начать разговор. Как объяснить ему?
Автомобиль тормозит у милого кафе. Мы входим внутрь. Маленькие столики со светло-зелеными скатертями. Нежные занавески на окнах. Мы присаживаемся за стол, и нам дают меню. Заказываем какую-то выпечку и кофе. Ваня все это время следит за каждым моим движением.
— Мира, в чем дело? Ты меня бросить хочешь? — он выжидающе смотрит.
— Я не знаю, — честно отвечаю я. Я ведь действительно сомневаюсь в своем решении. Я люблю его.
— Почему ты хочешь меня бросить?
— Вань, за те дни, что я была у Паши, много всего произошло. Я не хочу все это вспоминать и рассказывать, но я о многом думала.
— Он бил тебя? Ты поэтому вены порезала? — он кладет свою руку на мою.
— Я прошу тебя, не задавай вопросов. Мне больно об этом говорить.
— Хорошо, — тихо говорит он.
— Понимаешь, Паша ведь не всегда был таким… Он был заботливым и добрым когда-то. Да, возможно, тирания и склонность к садизму всегда была в нем, но… Сначала-то он был другим. Я ведь влюбилась не в тирана и абъюзера. Меня привлекала его самоуверенность и наглость. То, что у него все получалось, за что бы он ни брался.
— Кажется, я понимаю, к чему ты ведешь. Я — не он! — Ваня отпускает мою руку и отворачивает лицо к окошку.