— Вы сами знаете, что это не так, — усмехнулся курсант, и Катя почти в панике вскинула голову, злясь на себя, что упустила момент его приближения. — Зачем вы меня провоцируете, Екатерина Андреевна?
— Я… — возмущенно вспыхнула капитан. И мысленно чертыхнулась, догадавшись, что он имеет ввиду. Ну почему у нее все так нескладно? Именно сегодня последние колготки опять оказались непригодны к ношению, и пришлось надеть то, что оказалось под рукой. Кто же знал, что это так подействует на Долгова? И какого черта он вообще разглядывал ее ноги?
— Выйдите, — уже почти спокойно приказала Катя, вновь напустив во взгляд привычного льда.
— Мне показалось, вы хотите большего, — горячий шепот буквально обжег кожу, и Лаврова замерла, почувствовав руки Родиона на своих плечах.
— Меня не интересуют ваши фантазии, — бросила резко, протестующе рванувшись в его объятиях.
— Может, тогда поделитесь своими? — Снова эта интимная, вкрадчивая интонация, словно яркое напоминание о предыдущем безумстве.
— Долгов… — Опять получилось слабо, почти умоляюще. Всего лишь невинное прикосновение, и у нее опять срывает крышу. Как это только у него получается?
Родион никак не отреагировал. Ему казалось, еще немного, и он свихнется. Свихнется, если не коснется ее прохладной кожи, если не ощутит привкус ее губ, если не вдохнет ее запах, обреченно отпечатавшийся на подкорке. Он сможет прийти в себя только если почувствует ее близость. Жадно притягивая ее вплотную к себе, исступленно целуя ее губы с пряно-сладким, упоительным привкусом того самого кофе, бесстыдно запуская чуть подрагивающие ладони ей под юбку, наслаждаясь ее прерывистым дыханием как самой приятной музыкой… Как же хотелось просто прижать ее к стене, как в том проклятом видео, которое, наверное, так завело его, и… Но нет, не время. Не так и не здесь все должно произойти. А пока достаточно того, что упивается происходящим, поспешно, сумасшедше лаская ее и не требуя ничего взамен. Ощущая под пальцами мягкий шелк волос, прочерчивая сумбурные линии поцелуев на светлой, возбуждающе тонкой коже, спускаясь руками все ниже, изучая каждый изгиб стройного тела, тонкого не подростковой неловкой угловатостью, а изящной, сексуальной хрупкостью, еще больше сводящей с ума.
Он уже не чувствовал себя, словно границы сознания размылись, сливаясь с ее сознанием. Долгов чувствовал ее так же остро, как себя самого. Разве возможно получать такое удовольствие, лишь прикасаясь, лишь понимая, как хорошо другому? Оказалось, возможно. Когда Лаврова подалась навстречу то поспешным, то тягуче-медленным движениям его пальцев, когда уперлась спиной в стену, тяжело и стыдливо дыша. Когда с ее припухших губ сорвался чуть слышный стон, а руки вцепились в его плечи, царапая ногтями ткань форменной рубашки.
Долгову совсем не хотелось выпускать ее из объятий, но Катя отстранилась сама. Принялась судорожно поправлять одежду, не глядя на него, и, вновь включая воду, выдавила единственную фразу, чтобы отвлечь курсанта от процесса ее нескромного разглядывания:
— Нас могли увидеть.
— Не могли, я закрыл дверь, — усмехнулся Родион. — А вот услышать — вполне.
Лаврова залилась краской, опуская голову, стараясь не вспоминать собственное поведение, далекое от каких-либо приличий. Сначала поцелуи в библиотеке, теперь вот это… А что потом? Страстный секс в аудитории? Лаврова, да ты совсем сошла с ума, если позволяешь себе такое…
— Но вы правы, нас могут заметить, — все-таки признал Родион и, развернув женщину к себе, снова поцеловал. На этот раз нежным непродолжительным поцелуем, который совсем не хотелось прерывать. С неохотой отстранился и с еще большей неохотой покинул помещение, осторожно прикрыв за собой дверь. Нет, с этим всем надо что-то делать, еще одно испытание ее холодностью, и он точно слетит с катушек…
Катя тщательно причесывала растрепавшиеся волосы, стараясь лишний раз не смотреть в зеркало. Очень боялась увидеть, что выглядит как женщина… именно, как женщина. Не как преподаватель, не как капитан милиции и уж тем более не как железная леди. Какая она сейчас железная? Расплавилась как мороженое на июльской жаре. Или как школьница пубертатного возраста. Да и поведение больше похоже на поведение юной идиотки. Ошибки юности, блин. Не в том вы возрасте, товарищ капитан… Лаврова замерла с заколкой в руке. Ошибки юности. Пыль прошлого. Ну конечно, как же она раньше не додумалась это проверить?
Катя поспешно нашла телефон, набрала по памяти комбинацию цифр.
— Олег Иванович, — выпалила с ходу, — вы не могли бы предоставить мне личные дела всех сотрудников университета? Это очень важно. Да, спасибо, Олег Иваныч. Я потом все объясню.
========== Часть 15 ==========
— Лидия Алексеевна, мне нужно с вами поговорить.
Подполковник вопросительно приподняла брови, но после паузы все же процедила:
— Слушаю вас, Екатерина Андреевна.
Лаврова, усмехнувшись, прошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. После этого разговора Кудилина уж точно будет недолюбливать ее еще больше, но что поделать?
— Лидия Алексеевна, почему вы скрыли, что Виктория Соболева ваша дочь? — с места в карьер начала Катя, не размениваясь на реверансы.
— Что? — побледневшими губами переспросила подполковник. Ручка, которую она держала в руке, выскользнула из пальцев, но женщина, похоже, этого даже не заметила.
— Неужели вы всерьез думали, что ничего не вскроется? Достаточно было выяснить место рождения Соболевой и сопоставить биографию Тарасова с биографиями остальных сотрудников университета. Не просто так ведь труп Виктории оказался возле академии… За что Тарасов вам так отомстил?
Кудилина молчала, закрыв лицо руками.
— Или вам все равно, кто убил вашу дочь? — резко бросила капитан.
Подполковник глубоко вздохнула и подняла на Лаврову потерянный взгляд.
— Мне не все равно, — проговорила тихо.
— Тогда, может, расскажете? — уже мягче предложила Катя, на мгновение ободряюще сжав ладонь своей недоброжелательницы.
Лидия Алексеевна зажмурилась, словно пытаясь сдержать слезы, и, немного помолчав, нерешительно заговорила.
История оказалась банальной и старой как мир. История о трех друзьях детства: дочери военного Лиде, сыне крупного хирурга Никите и его друге-сопернике, сыне простых школьных учителей, Павле. Отношения, начавшиеся в школьные годы, со временем, как ни странно, не распались, наверное, потому что и после поступления в университеты все трое остались жить в одном дворе. Вот только дружба со временем постепенно трансформировалась в непонятно что: соперничество Павла и Никиты приняло какие-то болезненные формы, перестав быть ребячеством; между Лидой и Павлом закрутился бурный роман, а ревность Никиты все больше переставала походить на дружескую… К тому же примерно в это время Тарасов, большой любитель гонок на мотоцикле, попал в аварию и получил сотрясение мозга. Психическое здоровье его пошатнулось, и теперь Никита мало напоминал того веселого, жизнерадостного парня, каким был прежде. Стал хмурым, раздражительным, очень бурно реагировал на любую мелочь… Ничего удивительного, что Лидия и Павел стали меньше с ним общаться, да к тому же дело шло к свадьбе, было полно хлопот, в том числе и с учебой, и с подработкой. А Тарасов бросил медицинский институт, связался с компанией каких-то странных мрачных личностей, начал нарываться на конфликты с уже бывшим другом, тенью ходил за Лидой, одолевая какими-то нелепыми речами. С каждым разом становилось все хуже: Никита звонил по ночам, угрожая покончить с собой, требовал, чтобы она бросила Павла… Первое время Кудилина срывалась после каждого звонка, мчалась к другу, успокаивала, оставалась до утра, боясь какой-нибудь глупости. Отношения с Пашей начали давать трещину, а потом выяснилось, что Лида беременна. И когда Никита позвонил с очередной истерикой, твердо потребовала оставить ее в покое. Бросила трубку и спокойно легла спать.