— Саблин, сядьте! — отчеканила Лаврова, и под ее твердым взглядом курсант с неохотой опустился на место. Куратор обвела глазами притихших студентов и, убедившись, что перебивать ее больше никто не собирается, заговорила: — Так получилось, что к этому делу мы имеем непосредственное отношение, — последовал быстрый взгляд в сторону Долгова, — и Олег Иванович решил позволить нам с вами участвовать в расследовании.
— То есть как это “участвовать”? — недоверчиво приподнял брови Миско, отодвигая раскрытую было тетрадь.
— Хороший вопрос, Виталий, очень хороший, — губы Лавровой дрогнули в едва заметной усмешке. — Под словом “участвовать” имелось в виду, что вы получите доступ к материалам дела и постараетесь включить логику, наличие которой вчера тщетно пытались мне доказать. Мотивы, возможности…
— А как же… — снова начал Миско, но Лаврова не позволила ему завершить реплику.
— Я знаю, что вы хотели сказать. “Как же неразглашение”, я правильно понимаю?
Отличник кивнул, удивленно уставившись на нее. Очевидно, Виталику и в голову не приходило, что кто-то еще может быть таким умным, как он.
— А это очень просто, господа. С сегодняшнего дня вы официально поступаете в распоряжение лейтенанта Захоронка в качестве стажеров…
Окончание фразы потонуло в изумленно-радостном гуле. Удивительно, как шестеро вполне мирных по отдельности студентов смогли создать такой словесный кавардак.
— Так, тихо! — повысила голос капитан, и возгласы на удивление дружно стихли. Лаврова небрежным жестом швырнула на стол кипу бумаг и объявила: — Здесь все, что есть по делу. Ознакомьтесь, подумайте, посовещайтесь… Буду ждать ваших гениальных предположений.
И, не утруждая себя прощанием, Лаврова подхватила сумку и скрылась из кабинета. Процокали по коридору каблучки изящных туфель, и в аудитории наступила тишина.
— Нормально, — хмыкнул Шишкарев и завалился на скамейку. — А мы тут башку ломай…
— Было бы что ломать, Ванечка, — передразнивая Лаврову, отозвался Саблин и услышал грозное:
— Сабл, я те щас руку сломаю…
— Вы все тут такие остроумные, — с непонятно откуда взявшимся раздражением бросил Долгов. — Сказали думать, значит давайте думать.
Миско оторвался от изучения бумаг и насмешливо протянул:
— О, нашему генеральскому отпрыску мало чиновного папы и он решил на всякий случай добиться расположения скромного капитана милиции. Предприимчиво, ничего не скажешь…
— Че сказал?! — моментально вспылил Долгов и поднялся, нависнув над отличником. Он и сам не понял, почему его так задели слова Миско.
— А что слышал, то и сказал, — процедил Виталий, неприязненно глядя на Родиона. — Думаешь, я не видел, как ты вчера перед Лавровой стелился? Подвезти, привезти… Быстро ориентируешься, нечего сказать.
— Слушай, ботаник хренов! — почти по слогам выговорил Долгов, с трудом сдерживаясь, чтобы не заехать Миско в наглую рожу. — Держи свои предположения при себе…
— А то что? — ухмыльнулся тот и тоже поднялся. Дело точно дошло бы до драки, но в самый неподходящий (или наоборот, подходящий?) момент хлопнула дверь, и недовольный голос Лавровой нарушил напряженную тишину аудитории:
— Что тут у вас происходит?
***
Родион догнал куратора в коридоре, про себя отметив, что это уже становится традицией.
— Екатерина Андреевна, может, объясните, в чем дело? — бросил он раздраженно в ее идеально прямую спину.
Лаврова резко развернулась, с притворным непониманием уставившись на курсанта.
— Вы о чем?
— Екатерина Андреевна, — почти ласково произнес Долгов, — не стройте из себя типичную блондинку, вам не идет.
— Курсант Долгов!.. — моментально вскинулась капитан, взгляд стал колючим и неприязненным.
— Я о том, — проигнорировав плеснувшее возмущением обращение, ответил на ее якобы непонимание Родион, — что вы не соизволили дать мне задание, как будто я не имею к группе никакого отношения. Может, хотя бы объяснить потрудитесь?
В глазах Лавровой мелькнуло недовольство. Недовольство его расспросами, его ехидно-сердитым тоном, да вообще — неожиданно — его присутствием рядом. Слишком отчетливо и слишком неуместно вспомнился его красноречивый взгляд вчера в машине, его мысли, откровенно отпечатавшиеся на симпатичном нахальном лице. Никто — никто! — не позволял себе так смотреть на нее, выдержанную и хладнокровную, да что там — думать о ней так себе не позволял! А этот мальчишка…
— Все очень просто, Долгов, очень просто. Я не могу позволить вам участвовать в расследовании, в котором вы более чем явно заинтересованы. Мне не нужна головная боль в виде последствий ваших авантюрных идей.
— Да с чего вы взяли…
Родион медленно вдохнул привычный запах академии, сквозь который, как нечто чужеродное, пробивался тонкий, неуловимый почти аромат чего-то неожиданно летнего: солнца, ягод, июльской ленивой жары. Машинально отметил, что духи для строгой старой девы у Лавровой слишком… яркие что ли? Так же неторопливо выдохнул, расслабил пальцы, непроизвольно вцепившиеся в ремешок сумки.
— Долгов, — снова эта проклятая чеканка фраз! Как будто каждое слово гвоздями вбивала в сознание. — Я не люблю, когда меня считают дурой. И когда что-то затевают в тайне от меня — тоже. Неужели вы думали, что я не узнаю, как вы пытались влезть в это дело? Наводили справки, к свидетелям полезли… Для этого существуют оперативники! А ваша задача — думать головой! Впрочем, вряд ли вам такое слово знакомо, вы больше приключений себе ищете…
Катя перевела дух, удивляясь эмоциональности своей речи. И что ее так выбило из колеи? Ну, подумаешь, схамил ей пару раз какой-то пацан, с кем не бывает?.. Теряете вы профессиональное спокойствие, Екатерина Андреевна!
— А вот вы себе, наоборот, ничего и никого не ищете, — само собой сорвалось с губ курсанта. — Наверное, поэтому у вас такой характер невыносимый. Вы бы лучше своей личной жизнью занялись, чем…
— Что-о-о? — очень тихо, очень четко и очень спокойно переспросила Лаврова, не дожидаясь окончания фразы. Ее лицо ничуть не изменилось, только нервно бьющаяся на виске жилка выдавала эмоции. Родион почему-то не мог оторвать взгляда от этой пульсирующей линии; от выбившейся прядки волос, казавшейся почти золотистой на очень светлой коже. — Повторите, что вы сказали, курсант Долгов.
— Только то, что хотел сказать, — с каким-то леденящим отчаянным безразличием отозвался он, наконец опустив взгляд и встретившись с Екатериной Андреевной глазами. Воздух вдруг сгустился и пропитался электричеством. Все звуки исчезли, словно и не было шумных, полных народу коридоров. Ничего не было. Только огромные синие глаза, излучавшие растерянность и холод, пробравшийся, казалось, до самого сердца Родиона. Заморозивший все внутри и снаружи и застывший где-то в области позвоночника сотнями обжигающе-холодных мурашек.
Черт. У нее были невероятные глаза. С чего он решил, что они у Лавровой скучно-серые? Синие. Как… Тут даже эпитета или сравнения невозможно оказалось подобрать. Синие как небо? Как море? Нет, все не то. Родион не знал, с чем можно ассоциировать цвет ее невероятных глаз. Он знал только, что больше ни у кого не может быть таких.
========== Часть 4 ==========
Долгов откинулся на спинку дивана, отодвигаясь от стола с раскрытым на нем ноутбуком. Глаза болели, словно под веками скопился раскаленный песок, спина затекла — полтора часа за монитором сделали свое дело. Вот только результата — ни малейшего результата изучения чужой почты и переписки в соцсетях — не было. Хотя чего можно было ожидать? Многообещающих писем типа “Ты скоро умрешь”?
Однако Родион надеялся. До последнего надеялся обнаружить хоть что-нибудь. Хоть крохотную зацепку, с которой может прийти к Лавровой… В этом месте Долгов непроизвольно поморщился. Почему ему так важно было что-то ей доказать? Не ей, тут же поправил себя курсант, в первую очередь — себе. Хотя и Екатерине Андреевне тоже. Доказать, а еще… таким образом извиниться, что ли?