Проведя выходные в поместье, я немного отошёл от эмоций, вернулся в город в воскресенье и с обречённым видом поставил на подставку в своей комнате трактат, выложил ему всё, чем занимался пару недель. Объяснил все затруднения, все проблемы и… попросил помощи.
Он снова выдал мне урок по проклятиям, и я с полной уверенностью, что эта книжка меня отшила, выполнил требуемое. Да, с пятого раза, но у меня получилось. И нет, дело не в моих кривых руках, а в том, что срущие кровавым поносом крысы вырывались и гадили по всей квартире. Привязать их нормально не получалось, а пластиковый таз дважды выскочил у меня из-под руки от мощнейшего удара умирающей жуткой смертью крысы.
Мда.
На пятый раз я отправился за тридцатилитровым аквариумом в зоомагазин.
Это было отличным решением, и моё проклятие с первого раза было засчитано.
Тогда же книга и дала мне выбор.
Я сейчас не хочу говорить о том, почему я выбрал именно то, что выбрал. Я ни о чем не жалею.
Однако…
Вообще после того, как я познакомился с техникой проклятья Мрак, я понял, в чем была сильная сторона моего рода.
Да.
Мрак умели отлично проклинать.
Настолько хорошо, что выработали свою технику проклятий, которые, не зная сути системы, невозможно повторить.
Заключалась она в том, что стандартный подход в некромантии заключался в зашифровывании сути проклятья определёнными символами. Тут были отдельные замысловатые геометрические фигуры, были руны, а также простые и понятные изображения, вроде фигурки человека «аля палка, палка, огуречик».
На этом основывались проклятья, и засунуть в них какое-то по-настоящему сложное условие для точности было практически невозможно.
Нет, конечно, были свои мастера изображать то, чего хочет некромант с помощью рун и треугольников с квадратиками, но до такого ещё додуматься надо.
В таких условиях проклятья с ритуалом и кровью превращались… В довольно архаичное времяпрепровождение.
Да, были попытки упростить или наоборот расширить номенклатуру проклятий и языка, с помощью которого и пытались всё записать в ритуалах. Только вот что-то сила игнорировала. Что-то наоборот извращала, и создававший некромант получал обратку в таком виде, что был сам не рад… Если оставался живым.
Что сделал род Мрак?
Разработал язык, с помощью которого записывал в проклятия всё, что надо создателю. Да, с кровью, да, с человеческой, но это работало.
Почему у них да, а у других нет?
Потому что один Улеб, который по современному Глеб, додумался лет двести назад проанализировать течение силы в проклятье и создать систему силовой вибрации в ритуалистике и информационной части в силовом напряжении.
Красиво звучит, правда?
Суть в том, что каждый ритуал со смертью, запуская свое действие, выполняет определенную задачу. И пока ритуал проклятия наполняется силой и запускается, а это от пары секунд до нескольких минут, сила внутри вибрирует. И при каждом проклятии она вибрирует по-разному.
Вы вообще можете представить, сколько проклятий наложил Улеб, пока собрал материал и смог расшифровать подобное явление двести лет назад?
Тогда порох был в новинку, а о компьютерах и прочих изобретениях даже разговора не было.
Всё ручками, на бумажках.
И что сделал дальше мой достойнейший предок?
Он бился несколько лет, чтобы создать новый тип проклятий.
И он это сделал.
Нет, он не придумывал буквы, чтобы создать определённую вибрацию. Может, из-за природной лени, а может, из-за понимания, что конструкция получится ещё сложнее, чем традиционный вариант, Глеб Мрак создал «интегральный переносчик вибраций».
Теперь вся суть в новых проклятиях записывалась отдельно разработанным алфавитом, чем-то отдаленно напоминающим китайские иероглифы, а после активации с помощью силы переносится на подготовленный интегральный переносчик вибраций. Уже в него так же добавляется сила и немного человеческой крови. Для максимального эффекта берут кровь некроманта.
В итоге мы получаем довольно затратные, по традиционным меркам, проклятия с жуткой точностью и сложностью.
Вот это я и получил от трактата в свои маленькие загребущие ручонки.
Ну, а дальше…
Дальше были испытания в экранированной комнате.
Пробирки, отдельные ткани и наконец живые организмы.
То, что в лаборатории на нас откровенно положили болт, я понял сразу. Среди тех ребят, что работали со мной, не было никого старше двадцати семи лет, а это означало только одно – все они молодые стажеры. Единственным взрослым человеком была Елизавета Сергеевна Рябчевских. Она, внимательно выслушавшая мою идею и не выразивившая скепсиса ни единым словом или выражением лица, начала мне помогать.