Справедливое замечание ничуть не умаляет моей решительности.
— Надеялась, что у тебя есть принципы. И что ты к происходящему отношения не имеешь. Но, — я напрягаюсь, видя, что Бронский всё же приподнимается, — Ирина Макарова в больнице…
— Мне очень жаль, — говорит ровным голосом. — Пусть выздоравливает.
Да он издевается!
— Она попала в аварию, и не нужно делать вид, что ты не в курсе, кто это. Я видела тебя вчера, и ты звонил ей после. Ты знал, что у нас с ней намечается большой проект и решил помешать, так? Но не такой же ценой!
Я пытаюсь разглядеть во его взгляде хоть что-то: доказательство или опровержение моих слов, но это бесполезно. Демид скрывать настоящие эмоции умеет, хоть некоторые я когда-то умела распознавать. А может быть, это была его большая игра? Впустить меня на свою территорию, сделать всё, чтобы я открылась ему. Доверилась.
Бронский качает головой, снова игнорируя мои вопросы:
— У тебя обострённое чувство справедливости, Лика. Вот скажи, почему тебе всегда нужно докопаться до истоков?
— Потому что страдают близкие мне люди. Невиновные.
— Если так беспокоишься, взяла бы этих невиновных и уехала подальше, — снова возвращается к своим рекомендациям. Он так просто об этом говорит, словно это нечто обыденное. — Поверь мне, это многим облегчило бы жизнь. — Он делает паузу, вдруг меняясь в лице. — Просто поверь мне, ты же умеешь.
Я отгоняю его намеки, не время предаваться воспоминаниям.
— Но так не должно быть, Демид. Глеба избили! Ему угрожали! Это по-твоему нормально?
Бронский лишь губы в улыбке растягивает, хотя я и замечаю, что он буквально дёргается при упоминании Астахова. Любить его Демиду не за что, поэтому нет ничего удивительного, что в его интонации появляются ноты злорадства:
— Не думала, что твой любовник это заслужил?
— Никто не заслуживает подобного. Ни я, ни те, кто меня окружает. Не хочешь говорить… — останавливаюсь, тяжело дыша, Бронский прищуривается, угрожать ему не самая лучшая идея, да у меня и рычагов нет. Но я очень надеюсь на правосудие — какие бы чувства у меня не были к этому человеку, страдают невиновные люди.
— Продолжай, — ухмылка с лица Демида исчезает, взгляд снова темнеет, но ему меня не напугать.
— Я узнаю правду другим способом, — говорю и резко отворачиваюсь к двери.
Нечего мне здесь больше делать. Больно осознавать, что то, до чего я могу докопаться, мне совсем не понравится, но выхода просто нет. Уехать из города я могу, но Глеб останется. И где уверенность, что от него отстанут?
Не успеваю выйти, лишь берусь за ручку двери, когда Бронский внезапно оказывается у меня за спиной, и явно не для того, чтобы пожелать удачи.
— Не лезь в это, поняла?! — практически оглушает своим рыком Демид. Кажется, даже стены содрогаются, всё ещё возвращая какое-то время эхо. Он в один миг разворачивает меня спиной к двери, нависает. — Не смей. А ещё лучше про Глеба своего забудь, — говорит он зло.
Я дышу часто-часто, распахнув глаза, совершенно не ожидая увидеть его так близко, зрачки Демида расширены, отчего глаза кажутся почти чёрными, Бронский буквально впивается в меня мрачным взглядом, и внутри появляется стягивающее тоской чувство, губы Демида приоткрыты, они близко, я невольно свои сжимаю.
Нельзя. Даже думать, не то, что смотреть.
— Черт, — цедит он сквозь зубы.
Бьет по стене обеими ладонями, совсем рядом.
— Уходи, Лика. Убирайся сейчас же. Убирайся!
Резко отстраняется, отталкиваясь от стены, сжимает зубы, скулы напряжены, дыхание тяжелое, он не просто злится, он разъярён, и теперь у меня нет ни малейшего желания мешкать.
Я действительно буквально выбегаю. Не помню, как проношусь мимо Арины, и это даже к лучшему, удивленный охранник, кажется, любезно прощается, а я несусь к машине и только внутри, уже захлопнув дверь, понимаю, как дрожат мои руки. Прикладываю ладони к щекам, глубоко вдыхаю и выдыхаю.
Это было сложнее, чем я думала, и ещё неплохо держалась. Вот только то, как отчаянно прогоняет меня Демид, напротив, заставляет задуматься ещё кое о чем.
Я срываюсь с места и какое-то время просто лавирую среди потока машин, никуда конкретно не держа путь. Не вижу, что проносится мимо, лишь слежу за дорогой, игнорируя размытый боковой фон. Теперь у меня две версии.
Первая: Демид злится, что я не слушаюсь, это очевидно. И он творит настоящий беспредел. Вторая дополняет первую, с тем лишь исключением, что если всё это и его рук дело, то есть что-то ещё, что знать я не должна. Именно поэтому из города он меня выпроваживает. И вряд ли это из-за великих чувств ко мне, не будь я в этом уверена, приняла бы желаемое за действительное — будто им движет ревность. Хотя ещё раз поквитаться с обидчиком он не прочь и даже не отрицает этого.