— Здравствуй, Алена.
Перед мной стояла обыкновенная шестилетняя девочка с русыми волосами, с челкой на лбу, с серьезными — как у Тебя! — глазами, и меня хлестнуло горячей волной нежности к этому ребенку — я уже любил его: хотелось взять его на руки, прижать к груди и вымаливать прощение: что я делаю — ведь я отнимаю у нее маму!.. Но надо было как-то выходить из положения. Когда она робко, но внимательно глянула на меня исподлобья, проверяя мою искренность, и важно произнесла: "Здравствуйте", — я продолжал:
— Мы с твоей мамой большие друзья. Я хотел бы, чтобы и мы с тобой стали друзьями. Согласна?
— Да, — тихо, но отчетливо ответила она.
— Тогда пойдемте гулять! — сказал я и решительно протянул ей руку.
Она доверчиво вложила свою руку в мою; Ты взяла ее за вторую, и мы пошли. Она, чувствуя, что ее крепко держат, быстро освоилась: подпрыгивая и зависая на руках, явно проверяя надежность наших рук, принялась взахлеб выкладывать детсадовские новости. Мое поведение было Тобой одобрено: улучив минуту, когда Алена вырвалась и побежала вперед, Ты, сжав мою ладонь, шепнула:
— Как я боялась, что у вас не получится контакта!..
Так, втроем, держась за руки, мы с тех пор и гуляли после Алениной "рабочей смены"; она, захлебываясь, рассказывала свои новости; заодно вы с ней договаривались, что надо сделать или принести к следующей встрече (в детсаду постоянно требовали от родителей что-то принести или сделать), — или о встрече в выходной: Ты забирала ее на воскресенье, и вы или мы втроем ходили в цирк, в кукольный театр, в кафе-мороженое, или вы сидели и шили карнавальные костюмы, клеили маски, игрушки… Меня трогало, как просто и задушевно вы с ней общались, понимая друг друга без слов: "М-м?" — "Мгм"… — и я восхищался Алениным терпением по отношению к судьбе; она не хныкала, когда приходило время расстаться — только смотрела на Тебя глазами, полными укора, и с простодушной назойливостью напоминала:
— Мама, а вы потом заберете меня к себе?
— Да, конечно, доченька! — отвечала Ты. — Как только у нас будет возможность, мы тебя обязательно заберем…
Да и в самом деле пора было думать о более надежном жилье.
Но, чтобы снять квартиру, нужны деньги: плату везде требуют за год вперед, — где их взять?.. Ответ простой: заработать — бери дополнительную нагрузку, ищи приработок в школах, техникумах, на разных курсах… Но это — с начала учебного года, а сейчас, весной?..
Ты, видя, как меня гнетет эта забота, успокаивала меня:
— Ты ничего не должен — не хочу, чтобы из-за меня рушились твои планы. Давай оставим все течь своим чередом — работай, как работал, а там увидим.
— И сколько мы так сможем?
— Сколько сможем. Не теряй терпения…
Но обстоятельства вносили свои коррективы. Одним из них, как ни странно, стала Пасха, выпавшая в том году на середину апреля.
У Павловских любой праздник отмечался застольем; да и как не отметишь — все равно явятся гости, нанесут вина, тортов, фруктов!
Понятно, что больше всего хлопот падало на хозяйку; да она и не отказывалась от хлопот. Вот и тут Станислава начала готовиться накануне вечером и вовлекла в приготовления Тебя; их кухня превратилась в преисподнюю: что-то варилось, жарилось, пеклось, исходя чадом, и на плите, и в духовке; работала мясорубка, выла кофемолка… И Бориса, и меня снарядили с длинными списками по магазинам.
Это вечером. А с утра мы с Тобой договорились навестить каждый свою родню: ты — маму с отчимом, я — сестрину семью и свою матушку; матушку мы с сестрой после Пасхи обычно перевозили в деревню — пора было заодно договориться и об этом тоже.
* * *
А погода — не пасхальная: мелкий холодный дождь, промозгло, туманно… Татьяна, в затрапезном халате, непричесанная, встречает меня в прихожей; глаза ее едва улыбаются — не поймешь: рада или нет?
— Привет! — говорю, целуя ее в щеку. — Почему — не праздничная?
— Прости, не успела…
Ах ты, милая моя Танька… Как я благодарен матушке за то, что у меня есть ты — насколько мир вокруг был бы одномерен, холоден, сух, не будь у меня сестры!.. Хотя сказать, что мы с ней духовно близки, было бы натяжкой; для меня отношения с ней — лишь шаткий мосток в детство с заросшей тропинкой к нему, и когда встречаюсь с ней — то снова иду по той тропе и тому мостку… Где-то за пределами своей квартиры она инженер-конструктор в какой-то конторе, но не могу представить ее там: для меня она — задрюканная бытом, рано поблекшая сестренка. Больно видеть ее такой — душа не хочет мириться: гляжу на нее и вижу обратный ряд превращений: светлокосая девушка с румянцем на щеках, смешливая девчонка-подросток, и, наконец, младенец, ковыляющий от стула к стулу: по воле случая я — первый свидетель ее первых шагов по земле; от этого, наверное, она мне и дороже всех на свете… Скидываю, отдаю ей куртку и спрашиваю: