Запах пыльцы вернул к одной старой мысли: скорей бы уж на пенсию — надоела эта тягомотина; бросить всё тогда к черту, остаться здесь навсегда: настроить оранжерей и выращивать цветы, разговаривать с ними, за неимением рядом близких людей, возить их в город, продавать — и в самом деле быть свободным… Только когда еще эта проклятая пенсия!.. Вернулся в дом, затопил печь, поставил чайник и сел за стол; писалось легко и быстро… А в восьмом часу уже мчался электричкой в город.
* * *
На полустанках в вагон входили и рассаживались попутчики, внося запахи свежего воздуха, дыма и сельского быта. Мужик внес охапку метел из березовых веток; от них пахнуло весенним лесом. А потом уже и мест не осталось — набивались в проходе. И — водовороты лиц. Только странно: почему сегодня так много красивых женщин?.. Ах да, они сбросили шубы, надели легкие пальто и куртки!
Сколько их было в юности! Пока не явилась Ирина… Как неожиданно она тогда явилась и как стремительно менялась: партнерша в танце, подруга, невеста, жена!.. Мы сами дивились такой быстроте: сплошной праздник, карнавал, всё впервые… Где он, этот праздник?.. Значит, не дано; так что неси свой крест и не ной. Пусть лукавый чего-то там шепчет — не надуешь: нич-чего не повторяется; да и размениваться нет охоты — жалко времени. Пусть уж остается все, как есть. Судьба… Или все-таки кризис? Но не смертельно ведь — переживем…
Однако именно в то утро в электричке я, будто после летаргии, с интересом разглядывал молодых женщин, а они перехватывали мои взгляды, хватались за сумки, доставали зеркальца, тайно поглядывали в них и поправляли прически. Смешно: эти игры уже не для меня, — я просто разглядывал личики: это забавно — на них ведь все написано! Раньше я на каждом читал обещание, а теперь мой усохший эмоциональный аппарат способен лишь на спокойное любопытство… Но в то утро к нему примешивалась усмешка над самим собой: а куда это ты так летишь спозаранку — не ты ли убеждал себя в пользе свободы и одиночества?..
А потому летелось, что всю жизнь ждешь праздников и радуешься каждой новой встрече, и никак не привыкнуть к тому, что ожидания обманывают… Да еще и весна на дворе, а весной, как у перелетной птицы, приходит смутное желание махать крыльями и куда-то лететь.
* * *
В то утро я торопился в Дом Молодежи.
От вокзала к нему — сначала автобусом, а от остановки — пешком; по одну сторону там жилые дома, по другую — парковый лес со старыми березами; туда уже тянулись люди. Я шел бодро, помахивая сумкой и обгоняя всех, радуясь весне и еще черт знает чему.
Впереди замаячила одинокая женская фигура: женщина, явно молодая, одетая еще по-зимнему: черная мутоновая шуба, белый пушистый платок, сапоги на тонких высоких каблуках, сумка в руке, — идет легко, так что невольно засмотрелся на нее, правда, не преминув усмехнуться: что, и ты туда же? Да нет, тебе, небось, не туда — тебе же на какую-нибудь весеннюю распродажу! — и уже собрался обогнать ее, но она, явно слыша сзади мои шаги, пошла быстрее. Я поравнялся с ней… Женщина, взмахнув рукой, вдруг поскользнулась на остатках льда на дороге; я успел поддержать ее за руку; она резко обернулась. Нет, не красавица — молодое лицо блекло и простовато: светлая челка, скулы, вздернутый носишко, бледные губы… Чахлый цветок на асфальте. И чем-то неуловимо знакома; училась у меня когда-то, что ли? Напрягся, считывая с матриц памяти бессчетные лица и фамилии; нет, не помню!.. Подмигнул ей: всё, мол, в порядке!.. — и споткнулся о сердитый напряженный взгляд. Я даже цвета глаз ее различить не успел — так мгновенно они блеснули, будто ощетинились, отвергая всякое легкомысленное общение. "Ого!" — сказал я себе, а вслух пробормотал: "Извините", — и прошел вперед. И, уже выйдя из электрического поля ее глаз, подумал: "Ишь какая серьезная! Хоть бы спасибо сказала". А пройдя с сотню шагов, оглянулся — дама шла все так же легко, с устремленным вперед взглядом, меня не замечая. Ну, так и мне до тебя — никакого дела!..