Дин тратит минут пять на то, чтобы отмыть перо. Почему-то в этот момент, пока он споласкивает перо под бесконечным потоком из крана и смотрит, как красноватая вода стекает в водосток, ему приходит в голову, что он не помнит, какие последние слова сказал Касу. Или, вернее, какие последние слова Кас услышал. Было ли то, как Дин нагрубил ему, последним, что Кас услышал? Когда Дин назвал его сукиным сыном, мерзавцем за то, что он терял сознание? Или когда Дин с сарказмом спросил «Тебе кажется?» в ответ на комментарий о потере крови, который прошептал Кас? Это было последним, что Кас услышал от Дина?
Дин оцепенело промокает черное перышко бумажным полотенцем и вдруг понимает, что Кас ни разу не слышал от него слова «люблю». Никогда. Ни единого раза.
Его руки замедляются, он берет свежее бумажное полотенце и нежно гладит перышко, снова и снова, размышляя над тем, что ближе всего к этому признанию он подошел, когда написал бестолковую СМСку «я тоже по тебе скучаю».
Но Кас же знает, правда? Кас должен знать. Он не может не знать. Весь этот обмен перьями из крылышек был об этом. И поглаживания по затылку были об этом, и объятия ночами, и вчера вечером тоже, и весь чертов римминг, и толстовки с запахом ленивца, и все — все было об этом. Касу же это должно быть совершенно очевидно, независимо от того, произнес ли Дин слова, правда?
Правда?
Дин даже вздрагивает, когда с его носа скатывается толстая слеза и капает на перо. Оказывается, он плачет. Это в общем-то не важно, вот только слеза теперь попала на перо, и Дин не уверен, хорошо ли это: не повредит ли как-то человеческая слеза перу из крылышка, не осквернит ли она его как-нибудь? Слезы — это хуже, чем кровь? Дин наспех вытирает лицо рукавом, снова споласкивает перо под краном и промокает его насухо полотенцем (на этот раз предусмотрительно держа его подальше от лица). Потом он заворачивает перышко в три слоя чистого бумажного полотенца и убирает во внутренний карман куртки. Это наименее запачканное кровью место, которое ему удается найти.
Он возвращается в фойе отделения скорой и проверяет, нет ли новостей о Касе. На этот раз администратор говорит «мы делаем все, что можем». Это фраза означает наихудший сценарий развития событий, Дин с Сэмом всегда в шутку называли ее кодом «плохие новости».
Дин находит на стене указатель на часовню и идет в направлении стрелки в маленькое помещение неподалеку. Там он садится и снова молится.
Он еще раз молится Кастиэлю.
На этот раз он пробует помолиться даже Чаку. Он знает, что это бесполезно. Он молится все равно.
Потом, в момент падения в бездну отчаяния, он шокирует сам себя тем, что молится Амаре.
Но ничего не происходит.
Дин даже снова молится духу реки Колорадо — созданию, в чьем существовании он вообще не уверен. Но это последняя соломинка; как говорится, в окопах не бывает атеистов, и сейчас Дин готов молиться кому угодно. От попытки ведь хуже не будет?
Но ничего не меняется, и Дин знает, что все это выстрелы вслепую.
Он пьет немного воды и заставляет себя что-то съесть, потом идет в уборную, где все это выходит из него обратно, и заставляет себя попить еще немного воды. После этого он садится на стуле в фойе и сидит, уставившись на искусственную елочку, стоящую на стойке администратора. На верхушке закреплен миниатюрный пластмассовый ангел. Дин отворачивается.
Он теряет счет времени, но наконец появляется врач. Дин с удивлением узнает в нем того же врача, с которым Кас говорил шесть месяцев назад — того, что заметил рак на снимках Каса. Оказывается, его зовут Джейсон Флагерти. В руках он держит айпад и большой целлофановый пакет.
— Ваш друг Кастиэль в данный момент в стабильном состоянии, — говорит доктор Флагерти, отведя Дина в закуток, чтобы побеседовать наедине. Но это слегка обнадеживающее заявление он дополняет гораздо более тревожным: — Однако должен сказать вам прямо: его состояние критическое. У него внутреннее кровотечение, он потерял много крови, и мы не уверены, остановилось ли оно. Мы полагаем, что его источник — где-то в пищеварительном тракте. Мы уже перелили Кастиэлю четыре единицы крови и одну — тромбоцитов. Многое будет зависеть от того, как пройдет сегодняшний вечер.
— А кровь была из… э… — Дин стыдится спросить. И стыдится того, что ему стыдно. — Гм, с какого конца? — спрашивает он наконец.
— Похоже, что с обоих, — спокойно отвечает доктор Флагерти. — Ректальное кровотечение и эзофагеальное. Мы пока не знаем источник — это может быть и не прямая кишка, и не пищевод, а где-то глубже внутри, в кишечнике или в желудке. Такое порой случается с пациентами на химиотерапии. Когда сильно понижен гемоглобин, и уровень тромбоцитов тоже. — Говоря все это, доктор Флагерти внимательно наблюдает за Дином, словно пытается оценить, усваивает ли Дин что-то из сказанного. Дин заставляет себя максимально вменяемо кивнуть, и доктор Флагерти, приободрившись, продолжает: — Как вы, наверное, уже знаете, химиотерапия негативно воздействует на стенки кишечника, и кровотечение может начаться спонтанно. И, к сожалению, уровень тромбоцитов химиотерапия тоже понижает. Тромбоциты — это частицы, которые помогают крови свертываться и останавливают кровотечение.
В этом месте он делает паузу. Дин снова кивает — уже нетерпеливо, думая: «Я ухаживаю за пациентом на химиотерапии — уж наверное я знаю, что такое тромбоциты».
— Поэтому если у пациента на химиотерапии начинается кровотечение, его сложнее остановить из-за недостатка тромбоцитов, — продолжает доктор Флагерти. — И поскольку гемоглобин тоже понижен, любая потеря крови очень быстро становится критической. К сожалению, тут три проблемы усугубляют друг друга.
— Короче говоря, пациент на химии может легко истечь кровью, — резюмирует Дин без выражения.
— Именно, — подтверждает доктор Флагерти, немного расслабившись, как будто рад, что Дин способен хоть что-то понимать.
— Но он уже закончил химию! — говорит Дин. — Курс уже закончился. Теперь с ним все должно быть в порядке.
Доктор Флагерти смотрит на него с сочувствием.
— К сожалению, побочные эффекты химиотерапии могут сохраняться довольно долгое время после окончания лечения. А у него, похоже, последний сеанс был только на этой неделе, верно? — Он включает свой айпад, пролистывает на нем какие-то файлы и останавливается на электронной медицинской карте, надписанной именем «ВИНЧЕСТЕР, КАСТИЭЛЬ». — Я лечил вашего друга прошлым летом, — добавляет он. — Вернее… э… он ведь тогда сказал, что вы братья?
— Партнеры, — уточняет Дин ровно.
Доктор Флагерти смотрит на него с профессиональным выражением, даже не поведя бровью.
— Понятно. Ну что ж, я помню его, и вас тоже. Людей из Гранд-Каньона тут спасают почти каждый день, но в моей практике это первый случай, когда такое спасение закончилось диагностикой рака. Рад слышать, что с тех пор он прошел полный курс химиотерапии. Это ведь я дал ему направление в Денвер — вы, наверное, знаете? В общем, я только что получил его историю болезни от доктора Клайна, и похоже, что уровень тромбоцитов при последних анализах у него был не так уж плох. — Он листает карту Каса и разворачивает айпад к Дину, чтобы показать ему какие-то непонятные цифры. — Видите? Не идеально, но приемлемо. Но иногда показатели могут ухудшаться резко, прямо в конце курса. Особенно если была какая-то непредвиденная физическая нагрузка… Или отчего-то поднялось кровяное давление? — Его голос умолкает на вопросительной интонации, и он опускает айпад.