— Уже почти полдень, — отвечает он, улыбаясь Дину. Он подходит к кровати, кладет варежки, шарф и шапку на постель в ногах и садится рядом с Дином. Дин поднимает руку к его щеке.
— Жив пока? Все хорошо? Кровь остается там, где должна?
— Внутри сосудов, насколько я могу судить, — подтверждает Кас, накрывая руку Дина своей. — Заклинание Хавасу, похоже, надежное. Надо признать, я чувствую себя лучше.
Дин смотрит на кучку зимней одежды Каса.
— Настолько лучше, что отправляешься в искпедицию к Северному Полюсу?
— В «искпедицию»? — переспрашивает Кас озадаченно. — Ты имеешь в виду экспедицию? Северный Полюс очень далеко отсюда. Я собирался пройти всего несколько кварталов.
Дин смеется.
— Это из «Винни-Пуха», — объясняет он. — Из детской книжки. Мне мама ее когда-то читала, когда я был ребенком.
Что-то в этой картине заснеженных подоконников разбудило старое воспоминание: смутный образ из далекого-далекого прошлого, как они сидели в спальне на втором этаже их уютного дома в Канзасе. Не в подземном бункере, не в обшарпанном мотеле, но в настоящем двухэтажном доме. И снаружи падал снег. Падал за окнами… И мама сидела рядом с Дином, на краю его кроватки, и читала ему вслух «Винни-Пуха».
Дин с удивлением понимает, что очень редко думает о маме в контексте таких счастливых детских воспоминаний. Не связанных с ее смертью, с демонами, с пожаром, с мучительными годами после, когда отец разрывался, пытаясь найти ее убийцу; с заботой об осиротевшем маленьком Сэмми. Не связанных со всем временем, когда им не хватало ее.
А просто падающий снег, мир в доме, и мама, читающая «Винни-Пуха».
«Позволь себе быть счастливым…»
— Это глава из детской книжки, — говорит он Касу. Он понимает, что даже до сих пор помнит название главы, и цитирует с налетом тоски в голосе: «В которой Кристофер Робин организует искпедицию к Северному Полюсу».
Кас кивает; в его глазах появляется проблеск узнавания.
— Звучит знакомо, — говорит он. — С тех пор, как я снова стал человеком, я позабыл многое из того, что Метатрон вложил мне в голову. Был момент, когда он засунул в мой разум все сюжеты, сочиненные человечеством, помнишь? Многое из этого теперь померкло, но я помню, что была детская книга про медведя. Про игрушечного медведя, да? Я забыл подробности. — Он оглядывается через плечо на варежки. — Я и правда думал выйти прогуляться. Хотя и не на Северный Полюс. Только до кофейни и обратно.
Дин хмурится.
— Ты уверен, что достаточно в форме?
Кас кивает.
— Это всего в четырех кварталах отсюда. Мне правда сегодня гораздо лучше, и ветра нет: я уже выходил на крыльцо проверить, и там даже не так уж холодно. На самом деле, там очень хорошо. Ты еще спал, так что я не хотел тебя беспокоить, но собирался оставить тебе записку. Я думал принести тебе оттуда какой-нибудь выпечки. Сара и Сэм, кстати, ушли за покупками — раз теперь мы остаемся здесь дольше, они хотели купить еще еды. Но мне стало скучно просто сидеть и ждать их.
Дин хмурит брови: ему не нравится идея, что Кас пойдет на холод один. Но, глядя на Каса, Дин вынужден признать, что цвет его лица и правда стал лучше и в движениях уже не видно прежней усталости. Может быть, и не стоит постоянно нависать над ним, как няня?
Но кое-какие признаки болезни еще заметны: сутулая осанка, как будто у Каса немного ноют мышцы, ужасная худоба (которая напоминает Дину, что Кас толком не поел прошлым вечером), сухость кожи, шелушащиеся губы. У него все тот же немного призрачный вид от отсутствия бровей. И на голове обезьянья шапка — которая, по крайней мере, привносит веселую ноту, но и напоминает о том, что под ней нет волос. Во многом Кас еще не восстановил здоровье.
Но хотя бы кровью он уже не истечет.
«Позволь себе быть счастливым…»
«И позволь Касу быть счастливым», — думает Дин. Ведь Кас, наверное, хочет выйти в мир, а не сидеть взаперти вечно. Особенно учитывая, что через неделю-две им, может быть, предстоит целый новый курс химиотерапии или радиации.
— Я пойду с тобой, — говорит Дин. — Устроим искпедицию вместе. Искпедицию в кофейню. Но сначала одна вещь…
— Что? — спрашивает Кас.
Вместо ответа Дин поднимает руку, захватывает одну косичку его обезьяньей шапки, затем вторую, переплетает их между пальцами и медленно тянет голову Каса вниз. К своему лицу. Кас улыбается прежде, чем Дин успевает поцеловать его.
Одно перетекает в другое…
— Принеси сюда мою сумку, — просит Дин минуты три спустя. Они оба в процессе раздевания: Дин стряхивает с себя футболку, в которой спал; Кас встал с кровати, чтобы снять свитер, и теперь пытается стянуть штаны. (По молчаливому согласию искпедиция в кофейню ненадолго отложена.)
Кас хватает сумку Дина одной рукой и бросает ее на кровать.
— Но я уже убрал смазку в ящик твоей тумбы, — сообщает он.
— Я не ее сейчас ищу, — отвечает Дин, копаясь в сумке. Он вынимает длинную узкую коробочку. — Вот, — удовлетворенно говорит он, приоткрывает ее и задумчиво изучает содержимое. Потом вынимает длинное лощеное белое перо. — Я купил еще несколько про запас. Они не из крылышек, но я подумал, что подойдут… ну… для других целей. Если ты в настроении?
Он поднимает взгляд на Каса и замечает, что тот замер неподвижно, широко раскрыв глаза.
Кас приходит в себя, ухитряется наконец сдернуть штаны и скидывает с себя боксеры.
— Я вижу, ты в настроении, — заключает Дин.
***
Это жаркое, упоительное время. Дин снова, как раньше, начинает с того, что водит длинным тонким пером по коже Каса. На этот раз оно длиннее, но белое, как и перышко из крылышка. И видимо, в каком-то смысле оно таки считается пером Дина, потому что Кас не может оторвать от него глаз. Дин пробегает им везде: поверх ушибов Каса, поверх его шрамов и даже свежих следов от капельницы, появившихся за последнюю пару дней. Перо зажигает Каса на глазах. Потрясающе видеть, как становится глубже его дыхание, и как по его телу пробегает дрожь, как сжимаются его руки (одной он держит Дина за плечо, второй легонько ухватил его за волосы), пока Дин медленно кружит пером по его телу. По лицу Каса, по его губам, по груди, по соскам… Дин даже переворачивает его, чтобы провести кончиком пера по его спине и поймать вздох удовольствия.
Очень осторожно Дин пробует немного римминга. Ему самому удивительно, насколько он при этом нервничает — несмотря на уверения Каса, что все в порядке, Дин не может побороть суеверный страх, что у Каса вдруг снова начнется кровотечение из всех отверстий сразу.
— Крови не будет, Дин, — шепчет Кас, когда Дин сомневается уже в пятый раз. — Правда не будет. Можешь не волноваться. — Потом, видимо, чувствуя тревогу Дина, Кас отстраняется, садится и долго глубокомысленно смотрит на него. — Думаю, пришла твоя очередь — если ты не против, — говорит он. — Пора тебе лечь. — Он бережно вынимает белое перо у Дина из рук, тянется к тумбе у кровати (где также лежит «Физиология ангелов») и осторожно откладывает перо, шепча: «К тебе я еще вернусь, обещаю». И затем берет саму книгу.
— Можно? — спрашивает он, замерев рукой на обложке.
Дин не вполне понимает, о чем он спрашивает, пока Кас не распахивает обложку и не вынимает черное перышко, спрятанное внутри. Перышко Каса — его перо из крылышка. Дин спрятал его под обложку книги для сохранности вчера вечером и даже не подозревал, что Кас заметил, куда он его положил.
— Можно? — повторяет Кас.
— Это твое перо, — шепчет Дин.
— Теперь оно и твое тоже, — замечает Кас. Но он зажимает черное перышко пальцами, двигается к Дину, переворачивает его и толкает назад, пока Дин не оказывается на спине. Затем Кас оседлывает его бедра.
К этому времени они оба возбуждены, и Кас садится так, что их члены соприкасаются боками. Дин обхватывает их оба рукой, даже не думая; член Каса кажется ему раскаленным на его собственном. Кас тем временем начинает гладить пером — пером из своего собственного крылышка — по щеке Дина. Дин смотрит ему в лицо: глаза Каса темные и внимательные, губы слегка приоткрыты. Он настолько сосредоточен, что вид у него почти сердитый.
По бокам от него в воздухе видно марево — Дин чувствует оседающее на бедрах дуновение тепла.