«Но остается же этот один процент», — думает Дин.
Действительно ли Сэм воспримет это спокойно? Тот факт, что Касу нравятся парни? Ведь есть отчетливая разница между тем, чтобы относиться к этому спокойно в принципе — скажем, когда это дальний знакомый или совершенно посторонние люди, как Джесси и Цезарь, — и на самом деле относиться к этому спокойно, когда это кто-то…
Кто-то в твоей семье.
Внезапно у Дина внутри зарождается тревога.
После еще некоторых размышлений о том, каково это будет — стоять и смотреть на реакцию Сэма, зародыш тревоги расцветает в почти благоговейный страх. Что если Сэм не готов это принять? А если он внезапно догадается, что происходит в последнее время в голове у Дина? Что если Сэм взглянет на Дина и поймет…
Ладно, может быть, разговор с Сэмом можно отложить на потом. Но что по меньшей мере Дин обязан сделать прямо сейчас, так это позвонить Касу и все прояснить. Сказать ему, что в этом нет ничего предосудительного. Объяснить, что нет необходимости скрывать наличие бойфренда. (Стоп, так это поэтому Кас ушел? Поэтому скрытничает?) Нужно немедленно позвонить ему и успокоить его — сказать, что Дин и Сэм ничего не имеют против («но что если Сэм имеет?..»). Что они желают ему счастья.
Дин вынимает телефон, кладет его на стол рядом с календарем и даже открывает список «избранного». Но набрать номер Каса вдруг слишком боязно. Потому как, что именно скажет ему Дин?
Ладно, может быть, звонок Касу тоже может подождать.
После этого Дину приходится подавить в себе импульс отправиться прямиком в гараж, прыгнуть в машину, поехать по этому адресу (Дин снова бросает взгляд на календарь, на этот значительный адрес: 4601 Мэдисон) и…
И что?
Постучать в дверь? Посмотреть, откроет ли Эрон? Услышать, как Кас спросит, сидя на диване в гостиной: «Кто там, Эрон?» И…
И что?
Дин ничего такого не делает. Вместо этого он аккуратно вешает календарь обратно на гвоздик, расправляет покрывало на кровати, ставит стул на место и выскальзывает из спальни Каса, тихо закрыв за собой дверь. После чего уединяется в своей комнате. Где опрокидывает еще несколько стаканов виски.
«Ох, я об этом пожалею», — думает Дин двадцать минут спустя, уже разглядывая пузырек таблеток от похмелья на прикроватной тумбе. В итоге он проглатывает четыре таблетки, запив их последним глотком виски, исходя из теории, что если принять лекарство от завтрашнего похмелья вместе с его причиной, то они каким-то образом взаимоуничтожатся и весь сегодняшний вечер вообще как будто и не существовал.
Дин выключает свет, сбрасывает ботинки, стаскивает с себя джинсы и начинает возиться с носками. Комната немного кружится. Он настолько пьян, что носки не поддаются, и к тому же он вспоминает, что не потрудился почистить зубы. На самом деле еще только девять вечера, но после пяти (или шести?) порций виски кровать кажется чертовски притягательной.
«Эрон, — думает Дин, наконец с усилием сдернув носок. — Не Эрин. Эрон».
Может ли Эрон оказаться просто другом? Скажем, товарищем с работы или соседом? Знакомым?
Но прошлой ночью, во время того безнадежно запутанного разговора, Кас собирался звонить Эрону за полночь. Дин не может придумать, какие еще причины могут быть у Каса, чтобы звонить кому-то так поздно. Не говоря уже том, чтобы делать это столь обыденно… звонить кому-то, с кем Кас курит траву… и вместе ест… и кого навещает… и кто дарит ему подарки…
Дин наконец ухитряется стащить и второй носок. Он сминает носки в комок и швыряет наугад куда-то в темноту, после чего падает на спину на покрывало.
«Эрон».
Конечно, Дин уже несколько дней обдумывает всякие гипотетические «что если». Вроде: «А что если бы Кас не был натуралом?» (оставляя в стороне вопрос о том, что вообще означает «натурал» в отношении ангела, который может занимать оболочки обоих полов).
«Что если бы Кас не был натуралом?»
«Что если бы ему нравились парни?»
«Что если бы мне и впрямь захотелось с ним что-то начать?» (В этом Дин на самом деле совсем не уверен. Некая дверь определенно приотворилась — дверь в его сознании, за которой, кажется, может что-то быть, но что именно — увидеть невозможно. Это как двигаться на ощупь в кромешной темноте в тоннеле, который неведомо куда ведет.)
«Что если бы я что-то сделал, как-то дал ему понять?»
«Что если бы у меня был шанс?»
До сего момента эти вопросы, как и многие другие, были надежно убраны в файл с пометкой «Невозможное». В файл с пометкой «То, чему никогда не бывать». Кас всегда был слишком критичен — слишком важный союзник, слишком нужный друг, — чтобы идти на подобные риски. Или даже думать о том, чтобы идти на подобные риски. Только в последние дни, когда стало ясно, что это все равно нереально (когда Кас отдалился, когда у него появилась Эрин), Дин вообще смог себе эти вопросы задать.
Но теперь невозможное вдруг снова стало возможным.
«А если бы у меня был шанс?»
Этот вопрос уже не гипотетический. Что делает его пугающим, конечно. Парализующе пугающим. И возникает вытекающий вопрос:
«Что если у меня был шанс, но я его упустил?» — думает Дин.
Потому что ситуация-то на самом деле следующая: Кас уже ушел. Он нашел себе кого-то еще. Кас бог знает сколько времени сидел на кровати в том мотеле во Флагстаффе, мрачно наблюдая, как Дин спит, и думая о том, «чего ему на самом деле хочется». Кас подумал об этом, и Кас ушел.
«А может, у меня никогда и не было туза в рукаве? Что если у меня не было даже шанса?»
Дин вжимает ладони в закрытые глаза.
— Хуже любой мелодрамы, — бормочет он себе под нос, зажав глаза руками. Потому что он знает сценарий, он видел это кино: сейчас настал момент для широкого романтического жеста. В этот момент нужно изображать Джона Кьюсака с бумбоксом. Дин должен ехать среди ночи прямо к Касу (или к Эрону, что сейчас уже, наверное, одно и то же), чтобы ворваться в дверь с голливудским монологом. Может, еще этим его пером помахать для эффекта, или драматично схватиться за сердце. Выезжать надо прямо сейчас, чтобы к рассвету устроится на газоне перед домом по указанному адресу, включив “In Your Eyes” на полную громкость через колонки Импалы.
Настал момент, когда надо изображать Джона Кьюсака с бумбоксом, но Дин использует этот момент, чтобы напиться и вырубиться в одиночестве.
«Мелодрама по-винчестеровски», — думает он, отключаясь.
***
Он просыпается, когда уже давно рассвело, с невыносимой головной болью и ощутимыми признаками тошноты. «Не так уж плохо, — думает он, осторожно поднимаясь с кровати. — Всего четыре по десятибалльной шкале похмелья». Похоже, принятые вчера таблетки таки немного помогли. К сожалению, это лишь означает, что придется выйти из спальни и пережить новый день. Дин направляется в ванную, скользя по полу максимально плавно, чтобы голова не пульсировала при каждом шаге.
Горячий душ немного помогает, но все равно Сэм смеется над ним, когда Дин выползает в кухню пятнадцать минут спустя в поисках кофе и апельсинового сока, чтобы запить новую порцию таблеток. Теперь он полностью одет, но продвигается все еще медленной осторожной походкой.
— Дай угадаю: пять стаканов виски? — спрашивает Сэм, ухмыляясь поверх экрана лэптопа. — Или шесть? Не похоже, что ты дошел до семи.
— Я уже слишком старый для этого, — жалуется Дин. — И определенно старый для твоих издевок.
Сэм, как ни досадно, только усмехается, но, правда, потом встает и подает Дину желанную кружку горячего кофе. И даже берет сковороду и по собственной инициативе начинает готовить ему проверенный опытом похмельный завтрак: бутерброд с яичницей на тосте.
Дин осторожно опускается на стул и, сжав в руках кружку, смотрит, как Сэм суетится у плиты. Он пытается по возможности не шевелить головой, а также ни о чем не думать.
Бутерброд с яичницей выходит у Сэма даже неплохо. Хотя рядом с тарелкой Сэм кладет еще пилюлю витаминов и ставит стакан какой-то подозрительно мутной жидкости.