Стулья служили островками отдыха, когда Кас не мог далеко пройти. И, как это ни ужасно, он выложил себе еще и путь для передвижения ползком. Подушки, и одеяло, и бутылки с водой, расставленные на полу через каждые несколько ярдов — это была его тропа для передвижения ползком, когда идти нет сил. А кастрюли с противнями — наверное, на случай рвоты, когда он не может доползти до туалета.
Мысль о том, что Кас готовил все это заранее — расставлял стулья в нужные позиции, раскладывал по полу подушки… запасал воду впрок… Мысль о том, как он все это планировал, как готовился, просто ужасна. Когда он сделал все это? Прошлым вечером? Этим утром? Он, должно быть, корректировал свои приготовления из недели в неделю, идеально выверил всю схему за прошедшие месяцы…
«Я убрал стулья, я убрал подушки, — думает Дин. — Я все передвинул. Я все ему нарушил».
— Так, ладно, Кас… — произносит он хрипло. — Ангелам пора спать. Я расставлю стулья обратно, и все остальное тоже. Прости, я не знал.
Он опускается на корточки рядом с Касом, аккурано заносит его руку себе на плечо и обнимает его за спину. Теперь он изо всех сил старается не задеть синяки или какие-то еще болезненные места.
— Скажи мне, если больно, — просит Дин, но Кас только бормочет предсказуемое «все в порядке». При помощи Дина он медленно поднимается на ноги. И потом, пока Дин почти тащит его на себе к кровати, говорит настойчивым шепотом:
— Не надо… Не надо мне помогать. Ты не сможешь.
— Кас, прекрати это! — требует Дин. Он испытывает такое потрясение — и оттого, что минуту назад, похоже, сделал Касу больно, и от этой жуткой мысленной картины, в которой Кастиэль методично раскладывает на полу подушки, — что начинает почти злиться. Они добираются до кровати, и Дин максимально бережно сажает Каса на край матраса. Кас садится, сгорбившись, секунду молчит, собираясь с силами, потом поднимает глаза на Дина.
— Все в порядке.
На этот раз Дин уже усмехается.
— Идиотизм какой-то… — бормочет он. — Ну позволь мне помочь! И ты должен мне говорить, если я делаю что-то, что причиняет тебе боль!
— Дин, мне не нужно содействие, — настаивает Кас. — Если понадобится помощь, я тебе позвоню. — Он делает попытку немного выпрямиться, опершись на одну руку, но все равно выглядит откровенно жалко: сидит, полускрючившись, сжимая свободной рукой обернутый вокруг шеи шарф (словно ему холодно), и снова дрожит. — У меня есть телефон, — уверяет Кас. — Я позвоню. Я напишу. Иди.
— Кас, забудь, я остаюсь с тобой, — говорит Дин, расставляя стулья приблизительно в те места, где они стояли изначально.
— Тебе нельзя быть со мной рядом, — настаивает Кас упрямо, качая головой.
— Приятель, ты едва можешь стоять на ногах! — не выдерживает Дин. Он кидает на пол пару подушек — как ему кажется, примерно в исходные положения, после чего хватает бутылку воды и лоток с кухонной стойки и сует их Касу в руки.
Кас берет их молча и смотрит на Дина измученным взглядом.
— Послушай, я никуда не уйду, — заявляет Дин. — Тебе придется с этим смириться.
— Ты не понимаешь, — отвечает Кас, теперь глядя на него практически свирепо. — Мне будет плохо. Опять. Еще много раз сегодня. Пойми, ты можешь… ты можешь… — Кас колеблется, бросает взгляд на лицо Дина и, кажеся, принимает к сведению его упрямое выражение. Он издает раздраженный вздох. — Ты можешь испачкаться, Дин, — говорит он наконец.
— И что? — спрашивает Дин. Конечно, мысль об этом немного неприятна, но Дин ни за что не допустит, чтобы Кас убирался тут сам. — Если тебе будет плохо, я помогу тебе все убрать. Я имел дело и с куда худшими вещами, поверь мне.
— Но там же сплошные лекарства! — вырывается у Каса, и он поднимает на Дина взгляд, полный смятения. — Во мне сплошные лекарства! Как ты не понимаешь?!
Дин смотрит на него в недоумении.
— Там сплошные лекарства… — повторяет Кас, страдальчески глядя в сторону ванной комнаты, потом в сторону парковки, где стоит Импала… «И ее запачканная дверь», — вспоминает Дин. Касу явно не хочется произносить следующие слова, но в конце концов он выговаривает: — В моей… рвоте. В ней сплошные лекарства. Химия, она же токсична. Тебе нельзя ее трогать.
Эта мысль вообще не приходила Дину в голову, и он только ошарашенно смотрит на Каса. Кас тяжело вздыхает, кладет лоток и бутылку на кровать и выразительно указывает на себя:
— Я накачан лекарствами! Разве ты не понимаешь? Этой химией сейчас пропитана вся моя оболочка, Дин, мое, мое, мое тело… — (Странно слышать, как Кас говорит «мое тело». Раньше он всегда использовал только термин «оболочка».) Кас продолжает: — Все мое тело токсично. Я токсичен. Я сейчас пропитан ими, они у меня в крови! Если на тебя попадут какие-то мои телесные жидкости, Дин, — любые — если они попадут тебе на кожу, тебе тоже может стать плохо! Эрон меня предупреждал!
Дин только недоуменно моргает. Это что, реальная угроза здоровью? Он никогда о таком даже не слышал.
— Меня предупреждали, — повторяет Кас. Он снова дышит тяжело — ему явно непросто так много разговаривать. Теперь он вынужден опереться на руку всем весом, чтобы сидеть более или менее прямо, и другой рукой снова вцепился в шарф на шее, но тем не менее он заставляет себя поднять голову и посмотреть Дину в глаза. — В клинике. Доктор Клайн меня предупреждал: если кто-то за мной ухаживает, он должен носить медицинские перчатки. Я не могу рисковать твоим самочувствием, Дин, не могу, я не хочу чтобы ты когда-либо пережил подобное. Я этого не вынесу. Ты должен держать дистанцию! Пожалуйста… Иди, сними себе номер и оставайся там. Я позвоню, если нужна будет помощь.
«Он пытается уберечь меня… — понимает Дин. — Но он кое о чем забыл. Он забыл, что мы с Сэмом подкованы в мерах безопасности».
В конце концов, они всю свою жизнь имели дело с телами. И всевозможными «телесными жидкостями».
«И еще он забыл, что мною не так-то легко распоряжаться».
— Как долго? — спрашивает Дин.
— Ч-что? — Кас непонимающе моргает.
— Как долго ты токсичен? Лекарства же в тебе не навечно остаются?
Кас молча смотрит на него.
— Двадцать четыре часа, — отвечает он наконец. — Так мне сказали. Примерно двадцать четыре часа при моем типе химиотерапии.
— Всего-то? — говорит Дин облегченно. — Только первые двадцать четыре часа? И все?
Кас молча кивает, глядя на него снизу вверх. Сидя так, согнувшись и глядя на Дина широко раскрытыми глазами, он похож на маленького ребенка.
— Ладно, перчатки у меня есть, это не проблема, — говорит Дин. — Я надену перчатки на двадцать четыре часа.
Кас удивленно смотит на него.
— У тебя есть… медицинские перчатки?
— В багажнике. — На лице Каса отражается сомнение, и Дин напоминает: — Наша работа этого требует, Кас. Морги, осмотр тел, раскапывание могил. Мытье машины после отрубленных голов… У нас всегда в багажнике лежит несколько пачек перчаток — моего размера и Сэма. — И как только Дин произносит имя Сэма, он вспоминает: «Сэм же не знает».
«Сэм до сих пор не знает. И мне придется ему сказать. Надо позвонить ему сейчас же».
Мысли Дина на мгновение стопорятся, и ему приходится буквально встряхнуть себя, чтобы временно отложить эту проблему и вернуться к насущным делам.
— Ты только поэтому хочешь, чтобы я ушел? — спрашивает он. — Поэтому без конца меня отталкиваешь? Если так — не проблема, у меня есть перчатки.
Но Кас теперь отводит взгляд, роняя его на пол. Дин поднимает подбородок и, сузив глаза, пристально наблюдает за его поведением. Кас смотрит в сторону, плотно сжав губы. «Нет, когда ему плохо, он выглядит не так, — решает Дин. — Так он выглядит, когда что-то скрывает».
— Что еще? — требует он.
Следует длинная пауза; Дин стоит и ждет. Он понимает, что силы у Каса действительно на пределе и ему нужно отдыхать, но с другой стороны, Дин все более уверен, что Кас чего-то не договаривает. Чего-то существенного, из-за чего он не подпускает Дина и не принимает его помощь. Поэтому Дин выжидает — и наконец Кас смотрит на него почти робко и говорит, словно признаваясь в чем-то постыдном: