— Вообще-то, — отвечает Кас с явным усилием, — я недолго… смогу… оставаться в кровати.
Этот комментарий озадачивает Дина: он-то представлял себе, что Кас проведет всю ночь — а может, и следующий день — в постели. Кас, похоже, замечает его недоумение, потому что поясняет, сумев выдать целый набор фраз с перерывами на учащающуюся отдышку:
— Скоро… мне придется… перейти в ванную. И… остаться там… на время. Я обычно… перемещаюсь туда… на большую часть ночи.
Дин хмурится, пытаясь представить, что Кас имеет в виду: он что, буквально всю ночь сидит на унитазе? Или на полу? Спит в ванне? Как это выглядит? Дин открывает рот, чтобы уточнить, но в этот момент Кас напрягается и начинает осматривать постель вокруг себя с видом явной безотлагательности. Он даже отталкивает в сторону одеяло. «Он ищет лоток», — понимает Дин, — глубокий металлический противень, который Дин дал ему ранее и который теперь лежит на другом краю кровати, за спиной у Каса. Дин вскакивает со стула, огибает кровать, хватает лоток и протягивает Касу.
Кас благодарно вцепляется в него и после сидит неподвижно, держа лоток на коленях и глубоко, тяжело дыша. На мгновение он замирает совсем, и Дин — который теперь стоит над ним и следит за происходящим, — уверен, что его снова стошнит прямо сейчас. Однако Кас вдруг поднимается на ноги и, шатаясь, направляется к ближайшему стулу на пути в ванную.
Дин хватает его за плечо и подводит к Первому стулу (как Дин теперь его окрестил). Кас падает на стул резко, словно ему отказали ноги. Лоток все еще у него в руках: Кас снова сжимает его на коленях и склоняется над ним с тяжелой отдышкой. Дин нависает сверху.
— Ты как? — спрашивает он. Кас поднимает глаза.
— Тебе стоит… включить телевизор, — говорит он, кивая в сторону маленького древнего телевизора на комоде.
Это настолько неожиданное предложение, что Дин прыскает со смеху. Кас только смотрит на него хмуро.
— Тебе будет… скучно.
— Ты что, серьезно полагаешь, что я сейчас лягу и стану смотреть повтор «Американского кумира»? — спрашивает Дин изумленно. — Расслаблюсь и возьму попкорн, пока ты тут ковыляешь по комнате как Франкенштейн?
Как ни поразительно, Кас кивает.
— Господи… — начинает Дин, но слова отказывают ему, и он сдается, качая головой. — Ну спасибо, приятель.
— Тебе будет… скучно, — настаивает Кас, хмуро глядя на Дина. Он по-прежнему говорит отрывисто и теперь, кажется, едва способен удерживать лоток, но тем не менее умудряется произнести: — Меня будет… тошнить еще… не раз. Многократно. И, Дин, не волнуйся, это нормально, если… — Он умолкает.
В один миг от лица Каса отливает кровь. Он бледнеет и внезапно покрывается потом; его глаза стекленеют — зрачки расширяются и теряют фокус. Он успевает пробормотать: «Мне надо лечь…» — после чего начинает крениться набок.
Дин хватает его под руку и начинает тащить назад к кровати. Но оказывается, Кас пытается пройти в противоположную сторону, к ванной. Он из последних сил тянет Дина против захвата, но никуда не продвигается, а только соскальзывает со стула на колени. Позабытый лоток с грохотом падает на пол. Кас нащупывает под собой пол и замирает на четвереньках, опустив голову, в шапке набекрень и с волочащимся по полу шарфом.
Дин опускается на корточки, поддерживая его за плечи.
— Кас, тише, тише…
— Не волнуйся… — бормочет Кас, не поднимая головы. Он начинает нетвердо ползти вперед, продвигаясь ко Второму стулу, но потом вдруг останавливается, ложится на бок на линолеум и закрывает глаза. Дин с ужасом замечает, что лицо Каса приобрело серый восковой оттенок, а губы почти синие. И отдышка достигла пугающих масштабов — его дыхание столь частое, что он почти задыхается, не в состоянии полноценно вдохнуть.
— Кас?! — зовет Дин, падая на колени рядом и хватая его за плечо. Дин был готов к тошноте и рвоте, но это нечто совсем иное — какой-то надвигающийся обморок, или, может быть, гипотонический криз, — и Дин совершенно не знает, что делать. Он хочет позвонить Сэму и бросает тоскливый взгляд в сторону телефона, лежащего на столе на другом конце комнаты. Но кризис у Каса прямо в эту секунду, и Дин не отваживается оставить его одного.
— Кас? Кас?! — зовет он, снова тряся его за плечо в надежде привести его в сознание. — Кас, что с тобой?! — Это глупый вопрос: Кас очевидно не в состоянии объяснить, что с ним, — и когда Дин не получает ответа, он начинает нащупывать пульс у него на шее, пытаясь успокоить себя: «Что бы это ни было, если его сердце бьется и он дышит, еще не все потеряно».
Дину удается нащупать пульс, но он кажется слишком быстрым, больше похожим на беспрерывные трепыхания, чем на нормальное сердцебиение. Дин в отчаянии ищет глазами часы, по которым можно замерить пульс. В соседнем номере на комоде стояли большие круглые механические часы, но здесь часов нигде не видно. После секундных поисков, Дин наконец их замечает: Кас зачем-то поставил часы на пол у изножья кровати. Это старомодный будильник с круглым циферблатом и длинной секундной стрелкой, медленно описывающей круг. Дин смотрит на нее неотрывно, считая пульс.
Четырнадцать ударов за шесть секунд. Это 140 ударов в минуту.
«Не может этого быть», — думает Дин, и пробует еще раз. На этот раз у него выходит 150. Сердце Каса бешено колотится, хотя он лежит на полу абсолютно неподвижно.
Дина охватывает паника, и он бросает еще один отчаянный взгляд на телефон на далеком столе. Но потом Кас шевелится. Его глаза приоткрываются и ноги сдвигаются на полу. Отдышка по-прежнему такая сильная, что он не может говорить, но он смотрит на Дина, и по его взгляду Дин понимает: Кас знает, где он; он увидел Дина и узнал его.
— Ничего, дружок. Я здесь, я здесь, — шепчет Дин, поглаживая его по плечу. — Ты только держись.
Кас по-прежнему не в состоянии ничего произнести — теперь у Дина впечатление, что его охватила какая-то чрезвычайная, всепоглощающая усталость, как иногда бывает при высокой температуре — усталость, при которой невозможно формулировать слова. Но у Каса получается переместить руку на несколько дюймов к ноге Дина и коснуться его колена.
Непонятно, то ли это попытка успокоить Дина, то ли слабая мольба о помощи (Дин надеется на первое).
После этого Кас собирается с силами: начинает дышать глубже, стискивает зубы и, кряхтя, со впечатляющим усилием переворачивается на живот и пробует снова подняться на четвереньки. Ему это удается, но маневр истощает его до предела, так что теперь он может только стоять в таком положении на дрожащих руках, опустив голову. Его шарф так и волочится по полу; шерстяная шапка на голове покосилась.
Дин уже собирается метнуться за телефоном, когда Кас бормочет:
— Лоток?..
«Чертов лоток, куда он подевался…» — думает Дин. Вот он, лежит в нескольких шагах. Дин ныряет за ним. Но как раз в тот момент, когда Дин подтягивает лоток ближе, Кас поворачивается к нему, и Дин каким-то образом попадает локтем Касу в висок. Шапка слетает у Каса с головы и приземляется на край лотка, ровно когда его начинает тошнить. Немного рвоты попадает на шапку.
«Черт возьми, — думает Дин. — Черт, черт, черт». Рукой в перчатке он осторожно убирает шапку в сторону, но слишком поздно: она уже запачкана. Она безнадежно испорчена. Химия токсична, вспоминает Дин с сожалением. По крайней мере, ему удается спасти шарф, ловко сдернув его у Каса с шеи и бросив на кровать. Чем еще ему помочь, Дин не знает.
На этот раз рвоты даже не так много (кажется, ровно столько, чтобы испортить шапку). У Каса в желудке ничего не осталось, и во время следующего приступа из него выходит лишь тонкая струйка жидкости. Но спазмы продолжаются все равно, и скоро у Каса начинают дрожать руки, так что становится понятно, что он вот-вот рухнет лицом в лоток. И Дину приходит в голову: «Я могу держать его. Вот что я могу сделать: я могу его держать!» Он подвигается ближе и подхватывает Каса одной рукой под грудь, помогая ему стоять и приговаривая: «Я держу тебя, держу». Другой рукой он поддерживает Каса за лоб.
Так, на расстоянии фута над лотком, Дин удерживает Каса, как ему кажется, очень долгое время, пока Каса мучают непрекращающиеся рвотные позывы. Из него не выходит ничего кроме редких струек воды, но приступ все не отпускает. Непонятно даже, в сознании ли он еще — кажется, что он всем весом повис на руке у Дина, и его голова лежит в ладони Дина безвольно и тяжело. Но Дин не перестает разговаривать с ним между спазмами, когда, ему кажется, Кас может услышать. Дин знает, что не говорит ничего полезного — только общие слова ободрения, — но он все равно продолжает шептать, уверенно и ласково: «Я держу тебя. Ничего, ничего. Я держу тебя. Все будет хорошо. Потерпи. Главное, дыши. Мы постираем шапку. Ничего страшного. Купим другую. Я держу тебя».