Шарон замерла, когда ее разум с опозданием отметил то, что уже стыдливо признали предательские чувства — а именно, что если бы это не Роберт, ее ненавистный двоюродный брат, целовал ее сейчас, ей было бы почти…
Она была изумлена, когда осознала, почему губы ее смягчились, уступая и почти наслаждаясь. А когда этот негодяй наконец оторвался от них и она заметила внезапный, заставивший сердце замереть отблеск в его глазах, ее глаза, похоже, сверкнули ответным огнем.
И еще… Ей почудилась странная слабость в ногах, когда она отступала от него — и не только в ногах…
— Что ж, кто бы ни был твой первый возлюбленный, — вернул ее Роберт к пикантной теме, — если он действительно существует, — увы, он был не слишком хорошим учителем. Или…
— Или что? — Шарон уже достаточно пришла в себя, чтобы продолжить с ним перепалку. — Или я была не очень хорошей ученицей?
— Я бы не сказал…
Шарон косилась на него, раздираемая мучительным подозрением, ожидая, что последует очередная колкость, но он просто стоял, а она беспомощно переводила взгляд с его глаз на его губы и обратно. Словно за ниточки ее тянул, она ничего не могла с собой поделать.
— Да? — тихо произнес Роберт.
— Верни мне мою фотографию, — по инерции прошептала она, стараясь смотреть ему прямо в глаза. Шарон надеялась, что в отблесках костра не будет заметно, как она зарделась от волнения. Но вместо того чтобы выполнить ее просьбу, Роберт демонстративно разорвал снимок — ее драгоценную реликвию — на мелкие кусочки, а затем не без вальяжности приблизился к угасающему костру и высыпал их на горячие угли.
— Ты не имел права так… — возмутилась Шарон. У нее даже горло перехватило.
— А что еще ты собиралась с ним делать? — возразил Роберт. — Все кончено, дитя мое. Фрэнк теперь женат. Смирись. Брат никогда не любил тебя и никогда не полюбит, — сухо подытожил он.
— Как ты смеешь… — начала Шарон, но он вновь не дослушал ее.
— И тебе пора опомниться, подумать о настоящем и будущем, девочка. Довольно барахтаться в тазике подростковых фантазий.
К ее облегчению, он направился прочь. Шарон чувствовала, что вот-вот разревется навзрыд. То, как он изорвал и глумливо сжег фотографию Фрэнка, вызвало новый прилив горечи. А она уже достаточно унизилась сегодня, чтобы позволить Роберту любоваться ее слезами.
Он остановился, и Шарон снова напряглась. Обернувшись, Роберт как-то многозначительно, пристально посмотрел на нее.
— Не забудь. Я заеду за тобой в среду утром, ровно в шесть тридцать. Будь готова…
2
Шарон проснулась внезапно и в тревоге уставилась на светящийся циферблат будильника. Сердце ее заколотилось от ужаса при мысли, что она проспала.
Пять часов. Она облегченно вздохнула и, свешивая ноги с постели, выключила кнопку будильника — он был поставлен на пять тридцать. Шарон спала плохо, и не только в эту ночь, почти все ночи со дня свадьбы Фрэнка и Джейн, а если уж быть до конца честной — еще много ночей до этого.
Когда вчера она вернулась домой, мать и тетка разглядывали свадебные фотографии. Шарон заметила, что обеим сразу же стало неловко, и это больно задело ее. Увы, как и все близкие в последнее время, они относились к ней с подчеркнутой предупредительностью. Казалось бы, из лучших побуждений, но каждый раз следовал совершенно противоположный эффект. Аутсайдер только портит всем праздник.
Нормально, без сладкого притворства, обращалась с ней по-прежнему только другая подружка невесты — Линда — давняя и самая близкая приятельница Шарон, у которой она быстро переняла скептическое восприятие брачной жизни, умение видеть супружеские «радости» с изнанки.
— Любовь так часто недолговечна и обманчива, но, поверь, ненависть может длиться всю жизнь, — мрачно изрекла Линда во время одной из примерок подвенечного платья Джейн, — и мои родители тому подтверждение. Клянусь, что они потратили больше чувств и энергии на то, чтобы скандально выяснять отношения, чем на свой брак и любовь.