Нормально, без сладкого притворства, обращалась с ней по-прежнему только другая подружка невесты — Линда — давняя и самая близкая приятельница Шарон, у которой она быстро переняла скептическое восприятие брачной жизни, умение видеть супружеские «радости» с изнанки.
— Любовь так часто недолговечна и обманчива, но, поверь, ненависть может длиться всю жизнь, — мрачно изрекла Линда во время одной из примерок подвенечного платья Джейн, — и мои родители тому подтверждение. Клянусь, что они потратили больше чувств и энергии на то, чтобы скандально выяснять отношения, чем на свой брак и любовь.
Шарон приметила, как тетя Фло потихоньку убрала в сторонку фотографии жениха и невесты, на которых те крупным планом целовались перед камерой. Когда она вышла из кухни, то услышала, что Флора говорит матери, как ей нравится Джейн, и как любит свою хорошенькую избранницу Фрэнк.
— Никогда не думала, что он так безумно влюбится, — донеслось до Шарон, задержавшейся на лестнице. Ей не хотелось подслушивать, но она не могла удержаться. Словно мазохистка, привязанная к своей боли, горько отметила она. — Нет, ты только подумай, — продолжала разглагольствовать тетка, — мне всегда казалось, что из двух сыновей Чарли Робби всегда был более страстным и сильно чувствующим. Фрэнки такой беззаботный. Ему бы все резвиться и резвиться. А? Я только хотела… Как Шарон? Она…
Шарон быстро удалилась, внутренне передернувшись от горечи и возмущения.
Она догадывалась, как отреагировал бы Роберт, доведись ему пронюхать об этой дамской беседе. Как бы он насмехался над ней за то, что она позволяет родне жалеть себя. Он бы никогда не допустил, чтобы такое случилось с ним. Шарон скривилась в невольной усмешке, попытавшись представить себе надменного кузена в подобной роли.
Впрочем, при желании можно понять, что благоговеющая перед сильными натурами тетушка Флора возомнила Роберта более страстным. Допустим, так оно и есть на самом деле, позволила себе предположить Шарон, хотя и считала, что дело скорее в его наполеоновской зацикленности на том, чтобы любыми средствами мостить путь к вершинам блестящей карьеры, сокрушая направо и налево каждого, кто способен помешать ему. Но пылкость?.. И из-за своего темперамента, как почему-то полагали ее тетки, Роберт более уязвим, чем его беспечный младший брат? Не может быть.
Единственная вулканическая страсть, которую она когда-либо замечала за Робертом, — это ярость. Та звериная ярость, которую она ощутила в его отвратительном, колдовском поцелуе. Он и обнимал-то ее с презрительным снисхождением, как какое-то низшее существо, как деспот жалкую рабыню…
Шарон поежилась, спеша в ванную. Какой-то холодок проник в ее тело — едва заметное предательское ощущение, ничего общего с действием бодрящего утреннего воздуха.
Она взглянула в окно. Предрассветное небо было чистым, все обещало прекрасную погоду… Нет, вовсе не от утренней свежести у нее мурашки по коже бегали. Причина скрывалась в ней самой, в том, что нечто чуждое, неизвестное, нежеланное зашевелилось в ней в ответ на завораживающий поцелуй Роберта. Теперь она возмущалась собой и яростно отрицала эту неведомую ей часть себя.
У Шарон не было никакого желания глубже размышлять над этими ощущениями, и, чтобы выбросить их из головы, все недолгое время под душем она повторяла про себя японские технические термины, которые заучила накануне.
Они собирались участвовать в конференции, аналогов которой в практике фирмы еще не было; командировка обещала стать весьма престижной. И до тех пор, пока Роберт не объявил, что поедет он не только вместо Фрэнка, но и всей группы по продажам, Шарон очень ее ждала.
На этот раз местом проведения был не Милан, где она уже прежде бывала, а открывшийся недавно шикарный горный курорт. Из рекламной брошюры, которую показывал ей Фрэнк, складывалось впечатление, что их ждет там не работа, а бесподобный отдых.
Похоже, у нее будет не так уж много времени, чтобы насладиться всеми достоинствами этого курорта, подумала Шарон, выходя из душа. Она подозревала, что Роберт тщательно позаботится об этом…
В зеркале она увидела свое обнаженное тело. Она всегда была стройной, но с момента помолвки Фрэнка болезненно осунулась, похудела и сейчас, решила она, выглядела просто тощим заморышем. Неудивительно, что Фрэнк предпочел ее костлявой худобе маняще чувственное тельце Джейн, отметила она, мысленно сравнивая свою фигуру с ее плавными женственными формами.
На прошлое Рождество, когда она танцевала с Робертом неизбежное танго на вечеринке для сотрудников, он язвительно отметил, что ей далеко до пышности настоящих дочерей Евы. Он, как осьминог, охватил ладонями ее талию и дразнил тем, что у нее фигура девочки, а не женщины.
— Еще одно свидетельство твоего нежелания повзрослеть и принять жизнь такой, какова она есть, — саркастически заметил он.
— Я взрослая, мне двадцать два года, — сердито возразила Шарон.
— Снаружи, — согласился Роберт. — Но внутри ты все еще подросток, цепляющийся за собственные прихоти. У тебя нет даже отдаленного представления о том, что такое настоящая жизнь, настоящие чувства… настоящие мужчины.
Конечно, она возражала, но это ничего не изменило.
Справедливости ради, Шарон все же хранила в дальнем уголке памяти, что они не всегда были так враждебны друг другу, но неприязнь с годами не сглаживалась, а углублялась и крепла.
Когда Шарон была ребенком, она обожала Роберта. Это он защищал ее от неугомонных шалостей Фрэнка; он терпеливо учил ее ездить на велосипеде, запускал с ней ее первого воздушного змея и вытирал ей слезы, когда она падала и путалась в бечевке.
Но все изменилось, когда ей исполнилось двенадцать и она влюбилась во Фрэнка. Добродушие и снисходительность Роберта обернулись леденящим отчуждением, высокомерностью сноба, как только он узнал о ее чувстве к Фрэнку. И она отвечала ему истерическими вспышками обиды, заведомо обостренной антипатией, которая все более переходила в ненависть.
Чего ей меньше всего хотелось, отметила она про себя, надевая свою рабочую «форму» — кремовую шелковую блузку и прямую темно-серую юбку, — так это провести с Робертом ближайшие четыре дня под гнетом его изысканных издевательств. Но трусливый отказ от поездки был не в ее правилах — она слишком серьезно относилась к своей работе.
Собственно, одних переводов было бы недостаточно, чтобы занять все ее рабочее время — восемь часов в день и пять дней в неделю. Шарон понимала это. Глядя на своих часто куда более квалифицированных коллег, вынужденных заниматься самыми разными вопросами деятельности компании, она пришла к решению подтвердить свою ценность для бизнеса клана Дугласов не только в качестве переводчика. Вечерние курсы референтов универсальной квалификации обернулись для нее с пользой потраченным временем, поскольку она серьезно намеревалась вплотную заняться административной стороной дела.
Кому-нибудь такая работа могла бы показаться скучной, но Шарон чувствовала, что она дает необходимые знания, реальные навыки к тому, как управлять компанией. Для ее будущей карьеры это будет иметь, может быть, даже большее значение, чем прекрасное знание языков и диплом с отличием.
Чемодан, который она упаковала накануне вечером, стоял внизу в холле. Подхватив пиджак от костюма, она критически взглянула на свое отражение в зеркале.
Шарон знала, что из-за своих волос, мягких и прямых, она кажется еще младше, но все-таки и подумать не могла о том, чтобы подстричься. Фрэнк как-то сказал ей, что длинные волосы делают женщину невероятно сексуальной. Хотя Джейн, как ни странно, была с копной коротких, словно у парня, светлых кудряшек.
И яркий макияж не годится, и кожа слишком бледная, решила она. И глаза — лучшее, что у нее было, — большие, миндалевидные, окаймленные густыми темными ресницами, накрашенные тушью, выглядели бы нелепо. Нос у нее был короткий и прямой, а рот казался просто уродским. Верхняя губа была правильной формы и плавно изогнутая, а нижняя, более широкая и полная, придавала ее рту чувственность, которую она считала несчастьем и всегда старалась замаскировать матовой помадой.