— Что?
— Мой приход сюда.
— Ну, это мы еще посмотрим. Пойдем.
— К-куда?
— Ко мне. Не здесь же нам разговаривать, — пожимает плечами. — Кстати, как ты меня нашла?
— Просто поехала за тобой от следственного.
— Так это была твоя БМВ…
Опускаю голову и киваю. Как мне вообще пришло в голову, что он не заметит слежки?
— Машка, поросенок, оставь клумбу в покое!
Ринат выпускает мою ладонь и подхватывает дочь на руки. Сейчас он такой расслабленный и домашний, что у меня екает внутри. Он органичен в любой своей ипостаси.
— Я все-таки пойду… — осуществляю последнюю попытку сбежать.
— Лучше Машку подержи. Мне нужно затащить коляску…
И пока я глупо открываю и закрываю рот в безуспешной попытке найти подходящие слова, чтобы отказаться от этой миссии, вручает мне в руки девочку. Наши с Машей глаза встречаются. На моих висках выступает пот.
— Привет, — шепчу я. Она улыбается беззубым ртом. Пот проступает на спине. Подобно ртути собирается в лунке позвоночника и медленно стекает вниз. Улыбка намертво приклеивается к моим губам. Они немеют.
— Вот и все. Давай-ка эту красотку…
Мой вздох облегчения настолько громкий, что Ринат в момент осекается.
— Все нормально?
— Угу. Она совсем на тебя не похожа, — говорю ему, только чтобы не молчать. Не похожа. Разве только глаза…
— Это хорошо. Иначе мой брат расстроился бы.
— Твой брат? — туплю я.
— Угу. Отец этой сладкой крошки.
— Так это не твоя дочь? — я открываю рот.
— Нет, конечно. А ты что подумала? — Ринат вставляет ключи в замок, а я вообще не помню, как мы очутились перед дверью в его квартиру. Все, как в тумане.
— Это неважно, — шепчу я, вытирая пот со лба.
— Чай? Кофе? — он стаскивает туфли и ставит их в обувной шкаф.
— Если можно, воды.
Скрывая нарастающий интерес, тайком обвожу взглядом берлогу Рината. Она впечатляет. И размером, и обстановкой. Ничего вычурного здесь нет, но вся мебель добротная и функциональная.
— Нравится?
Я тру одну ногу о другую, ругая себя за несобранность, и киваю:
— Мило.
— Располагайся. Я на минуту отлучусь. Вымою Машке руки, а то где только они не были.
Когда широкая спина Орлова скрывается за дверью ванной, я прохожу в кухонную зону. Падаю на барный стул и прячу лицо в ладонях. Это какой-то сюр… Сумасшествие чистой воды. Я не знаю, как в нем уживаются два настолько разных человека. Серый кардинал, координирующий работу, может быть, всех спецслужб, и… Машин дядюшка. Даже то, что он позволяет мне коснуться этой части своей жизни — странно. Очень странно. В его деле так не принято поступать.
— Я слушаю, — говорит он, вернувшись в комнату.
— А Маша где?
— О ней не беспокойся. Ты же пришла обсудить возникшую вокруг твоего отца ситуацию?
Не совсем, но с чего-то же нужно начать?
— Да.
— Я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что уже известно адвокату Ивана Сергеевича.
— Черта с два ты не можешь!
Удивленный моей вспышкой Ринат чуть приподнимает брови. Его взгляд соскальзывает, задерживается на моих губах и опускается ниже. Прямо к моей яростно вздымающейся груди. Означает ли это, что он все еще заинтересован? Быстрым движением языка прохожусь по губам. И плотнее сжимаю бедра. Какая я дура все-таки! Не следовало мне спешить. Нужно было и впрямь заехать домой. Принарядиться. Накраситься, чтобы скрыть рану в уголке рта и тени под глазами, выдающие возраст.
— Ты можешь все.
Так же медленно его взгляд возвращается к моим глазам.
— Боюсь, ты слишком преувеличиваешь мои возможности.
— Да брось, Орлов. Все знают, кто у вас решает такие вопросы.
Он ничего не отвечает. Просто смотрит. Так… внимательно, будто посредством глаз препарирует мои мысли.
— И в чем, по-твоему, мой интерес?
— Интерес? — бормочу, словно под гипнозом.
— Да. Почему я должен тебе помогать?
Я уверена — он давно уже знает, что я решила ему предложить. И от того его губы брезгливо кривятся, прежде чем он успевает вернуть на лицо маску невозмутимости. Я себя почти ненавижу в этот момент. Стыд бьет наотмашь огненной плетью. Вся моя бравада растворяется, исчезает. Будто оправдываясь, я умоляюще шепчу совсем не то, что планировала:
— У отца сердце. Случись что — в камере он вряд ли получит необходимую помощь.
Орлов молчит. Молчит так долго, что я, собравшись с силами, сама подставляюсь под перекрестный огонь его глаз. И в тот момент ломаюсь, не выдержав их чудовищной мощи.
— Пожалуйста, — шепчу, облизав губы, — я для начала прошу не так много. — Хватаю его руку, глажу. Отец — это все, что у меня есть. И, если честно, сейчас я жалею себя. Не его. Ведь если с ним что-то случится, я останусь совершенно одна. А у меня и так немного причин держаться за эту жизнь. Отец, считай, самая стоящая.