— Неужели я бы не почувствовала, если бы у меня были силы?
— Такое случается, хотя и нечасто. Обычно сила всё же даёт о себе знать. И я хотел бы проверить…
Эстос протянул к Альде руку, словно уже хотел наложить заклятие, и Альда схватила его за запястье. Осторожно и мягко — просто чтобы остановить.
— Я не хочу, чтобы ты… — сказала она. — Не именно ты… Я просто не хочу, чтобы со мной что-то такое делали. Как я узнаю, что ты просто что-то изучил, а не околдовал меня?
— Если бы я хотел околдовать тебя, то не стал бы спрашивать позволения!
— Я не хотела обидеть тебя, — Альда, сама не зная почему, не отдавая себе отчёта, провела по запястью Эстоса большим пальцем, и движение получилось ласкающим нежным. А потом она повторила его.
Он почувствовала под подушечкой странную шероховатость. Кожа Эстоса на запястье была не такой гладкой, как везде.
Эстос опустил глаза вниз, и Альда вслед за ним. Оказалось, что её палец касался татуировки, обычной татуировки колдуна. Их начинали делать с десятилетнего возраста, закрепляя таким образом новые способности, первая татуировка была на запястье, а с годами поднималась всё выше и выше, когда добавлялись новые умения и новые кольца рисунка. Обычно татуировки были скрыты, но, по слухам, у старых, опытных колдунов они доходили до самых плеч.
Альда дотронулась пальцем до широкого синего кольца — самого яркого, остальные были прорисованы чёрным и серым. Широкое, сплошное без узоров, оно не было похоже на обычные татуировки колдунов.
Она знала, что касаться татуировок колдуна и даже просто задерживать на них взгляд считалось неприличным, даже недопустимым для любого жителя Карталя. Но секковийка Кейлинн могла этого не знать. И ей очень хотелось так сделать…
— Это для защиты? — спросила Альда, вновь и вновь проводя подушечками по татуировке.
Взгляд Эстоса помрачнел.
— Некоторые для защиты. А синее кольцо — нет, его нанёс врачеватель.
— Чтобы исцелить твою болезнь?
Эстос убрал руку.
— Тогда она ещё не проявилась, — ответил он. — Я был подростком, когда нанесли татуировки. Они меня спасли.
— От чего?
— Меня едва не убил колдун, чудовищно сильный. Мой отец отразил удар, но он был настолько мощным, что я всё равно… — Эстос сглотнул. — Я почти ничего не помню, но отец и слуги рассказывали, что я был без сознания много дней. Меня с трудом удавалось кормить, но я ел и пил всё меньше и меньше с каждым днём. Если бы у меня к тому времени уже не развилось второе сердце, я бы умер. Один врачеватель из Пельты сумел привести меня в чувство, но я разве что чуть лучше сглатывал еду. Во всём остальном… Я как будто бы ничего не видел и не слышал, не осязал и вообще никак не ощущал. Магия лишила меня всех чувств.
Эстос замолчал.
— А что было дальше?
— Прошло несколько месяцев, и мои органы чувств стали понемногу восстанавливаться, и тогда пришла боль. Не такая как сейчас. Моё тело словно сгорало живьём, и я не видел перед собой ничего, кроме стены пламени. Отцу пришлось держать меня в бессознательном состоянии, чтобы я не сошёл с ума от боли.
— Сколько тебе было тогда?
— Тринадцать.
— Но он тебя вылечил?
— Нет, не он. Первый господин из Дома золотых яблок предложил использовать одну опасную технику — вот эту с татуировками. Её суть в том, что… Что человека отсекают от всего, что было раньше, от его прошлого, от того, кем он был. Не остаётся ничего — и болезни тоже. Потом я заново учился есть и ходить, говорить и пользоваться вторым сердцем.
— То есть, ты не помнишь ничего, что было до?..
— Почти ничего, — покачал головой Эстос. — Я вижу в снах человека, который пытался меня убить. Его лицо за мгновение до этого и поток силы. Остальное стёрлось. Я не помню даже лица своей матери. Она была наложницей, и мы с ней жили не в поместье, а в другом доме. Здесь мне никто не мог рассказать о моём детстве и о том, какой была моя мать.
— Это… Это по-настоящему грустно, — произнесла Альда.
— На самом деле не очень. Я не могу тосковать по тому, чего не помню, но иногда чувствую, что что-то потерял. Я бы хотел помнить свою мать… Отец забрал меня в Соколиный дом, потому что иначе, без постоянного ухода колдунов и целителей, я бы не выжил, а мать так и не дождалась моего излечения. У неё всегда было слабое здоровье — так мне говорили.
— Мне жаль. Я даже представить не могу, каково это: не иметь детства, не помнить себя ребёнком…
— И что особенно паршиво, — вздохнул Эстос, — то, что стоило бы забыть, я помню… Лицо того человека. Он смотрел на меня с такой ненавистью и смеялся, а потом его глаза начали наливаться светом, и я понял, что умру… Его глаза были словно окна в ад… Они преследовали меня во снах долгие годы.
— Кто это был?
— Не знаю. В любом случае, тот колдун уже давно мёртв. Отец уничтожил его тогда же.
— Это был какой-то никому не известный колдун? И он напал на ребёнка из Соколиного дома? — Альда не могла в это поверить. История звучала слишком подозрительно.
— Он напал не на меня, а на отца, я оказался там случайно… Тот человек хотел, чтобы отец увидел смерть своего отпрыска и страдал ещё больше перед смертью. Конечно же, отец знал, кто это был, из какого дома… Но он предпочёл не говорить. Месть свою он свершил, а что ещё нужно?
Альда задумалась: наверняка нападавший тоже был из сильного дома, и поэтому Ульпин Вилвир предпочёл всё скрыть, чтобы не разжигать вражду.
— Твоя болезнь связана с тем, что произошло тогда?
Альда наконец опомнилась и разжала пальцы — всё время, пока они говорили, она держала Эстоса за запястье. И это был так противоестественно нормально, как не должно было быть. Она должна была бы чувствовать смущение, но нет, всё было так, словно это было самой что ни на есть привычной для неё вещью — держать мужчину за руку.
— Всё может быть, но мне так не кажется. Я долго выздоравливал, помню, как мне было плохо… Но это была совсем другая боль. И тогда ещё более непонятно, как твоё присутствие прогоняет её…
Альде почему-то казалось, что та болезнь и эта, новая, были от одного корня.
А что если найти, кем был тот колдун? Вдруг это поможет? Расположение второго сердца обычно скрывали — сколько это было возможно, — но должно было помочь то, что этот колдун был уже мёртв, а Двор Смерти хранил множество записей об умерших. Надо будет поискать тех, у кого вторым сердцем были глаза. Это необычное место.
А что, если приказ Дзоддиви убить третьего господина связан с той старой историей?
— Вот поэтому я и хочу проверить тебя, — продолжал Эстос.
— Знаешь, — сказала Альда, — все эти истории о магии, о том, какие бывают последствия, меня немного… пугают. Я не против, чтобы ты меня «изучил», но, пожалуй, не сейчас. Мне надо немного привыкнуть. Я ещё не сумела опомниться от того, что оказалась в Соколином доме… К тому же в твоей спальне…
Лицо Эстоса стало пустым, но, если он и был раздосадован, то не показал этого.
— Хорошо, — сказал он. — Я готов подождать.
— И я хотела бы ненадолго покинуть поместье, — продолжали Альда. — У меня остались дела в городе, которые нужно сделать сегодня. Я вернусь, обещаю! Я не собираюсь сбегать с твоими деньгами!..
— Я такого и не думал…
— Так я могу уйти? — на всякий случай переспросила Альда.
— Да, я даже сам собирался просить тебя об этом. Я должен проверить, что случится, если ты уйдёшь. Если мне вскоре станет хуже, это докажет, что причина исцеления действительно в тебе.