— На сколько ты отпустишь меня?
— Сейчас чуть больше полудня, — прикинул Эстос, бросив взгляд за окно. — Возвращайся не позднее полуночи. Успеешь?
— Думаю, я обернусь раньше.
***
Выйдя за ворота Соколиного дома Альда пошла к Северным воротам, на улицы, где собирались секковийцы, покрутилась там, часто сворачивая в узкие переулки и подворотни, так что если за ней кто-то следил, то он или выдал бы себя, или бы сбился со следа. Потом она перешла по мосту на правый берег, окольными путями добралась до Длинного рынка, а оттуда, через задворки, попала в дом Льессумов. Дом находился в середине квартала, и большинство живших тут считало, что попасть в него можно только через кожевенную лавку. На самом же деле туда вело несколько путей и даже два подземных хода.
Альда свернула в узкий лаз. Все думали, что это просто проход, по недоразумению оставшийся между стенами, возведенными двумя соседями. Он никуда не вёл, никто в него не заходил, разве что мужчины могли остановиться справить нужду, да иногда забирались переночевать бездомные. На деле же в дальнем конце была замаскированная дверь в узкий коридор, проделанный внутри толстой стены между двумя владениями. Альда ненавидела его — нужно было протискиваться боком и в полной темноте, и делать это довольно долго.
Когда она вылезла наужу, одежда и волосы были сплошь в паутине и жёлтой пыли.
Альда как была в испачканной секковийской одежде, так и явилась к дяде. Она решила не ходить в Небесный дом сама, а передать всё через родных. Дядя Кафас не знал, что именно поручил Альде Дзоддиви, но он вполне мог сообщить ему, что Альда сумела подобраться близко и совершит убийство, когда наступит подходящий момент. Дзоддиви должен был понять, что это значит: когда она найдёт второе сердце.
Альда не сомневалась, что скоро узнает, где оно находится. Сомневалась она в другом — сможет ли она убить Эстоса Вилвира, поднимется ли у неё рука. Он был…
Великие боги заката! Она думала, что таких людей просто не существует — таких, в чьих силах заставить её сердце замирать, и гореть, и стонать в груди!
Но если она не убьёт его, то Небесный дом просто пошлёт другого ассасина, а её саму ждёт кара за нарушение клятвы… Тот, чья рука дрогнула, будет отдан позору и презрению, огню и боли, и кровь его выкипит в жилах.
Что же ей делать? Что делать?!
Спросить совета было не у кого.
С дядей и прочими родственниками она не была близка так, как была с умершими родителями. Тервел был ей настоящим другом, но Альда чувствовала, что ему не стоит рассказывать об Эстосе и тем более о чувствах, которые тот будил.
После ужина с семьёй, Альда покинула дом Льессумов и пошла на Двор Смерти.
Она боялась, что уже слишком поздно, и в залы с записями её не допустят, но оказалось, что двери туда не запирались даже ночью. Внутри горели свечи, и в их слабом свете Альда разглядела ссутулившиеся спины младших жрецов, сидевших над свитками. Каждый поднимал голову, когда Альда проходила мимо, в глазах очень немногих вспыхивало узнавание. Хотелось бы ей знать, кого они в ней узнавали — убийцу из рода Льессумов или же однажды мёртвое дитя.
Двор Смерти мало интересовался делами живых, но в его библиотеке хранилось множество записей о делах упокоившихся. Часть книг попадала туда извне, часть — записывалась самими жрецами. Если кто-то желал похоронить родственника с благословением Двора Смерти (а таковых в Картале было большинство), то каждый, присутствовавший на бдении, должен был рассказать жрецам о покойном. Порой эти исповеди затягивались на сутки, но все признавали — после рассказа умершего было легче отпустить. Альда и сама это почувствовала, когда ей пришлось рассказать об отце и матери. Но, в отличие от прочих, Альда знала, что потом жрец составлял из множества рассказов краткую историю ушедшего человека.
Если тот колдун погиб в столице или окрестностях, и над его телом были проведены все надлежащие ритуалы, то Альда вполне может найти записи о нём: наверняка не так много колдунов умерло в нужном ей промежутке времени. Если, конечно, тот несчастный действительно умер — ведь Ульпин Вилвир мог солгать даже собственному сыну.
Альда не сразу отыскала нужные списки, потому что спросить было не у кого. Жрецы и служители не отвечали не её расспросы — хорошо, что хотя бы узнавали и позволяли здесь находиться. Наконец она положила на стол перед собой три толстенных тома в тяжёлых обложках из дощечек и начала искать упоминания о колдунах, чья сила изливалась из глаз.
Альда просмотрела все три — едва не ослепнув, — но нашла посмертные записи всего лишь о семи колдунах. Только про одного говорилось, что его второе сердце открывалось внизу шеи. Да ещё про некоего Шуни Адмирре, сына Касма Адмирре из Львиного дома и Виеры Алмос из Изумрудного дома, было сказано следующее: «На четвёртом году правления Совета Одиннадцати он был удостоен титула шестого господина Львиного дома и оставался им более пяти лет. Потом его второе сердце остановилось, оттого его глаза затянуло бельмами и прожил он остаток жизни во тьме».
Можно было догадаться, что вторым сердцем как раз и были глаза…
Альда знала, что хотя колдуны жили много дольше обычных людей, их второе сердце порой остывало ещё до их смерти, и тогда по той части тела, что служила ранее выходом для магии, постепенно расползалось омертвение.
Альда посчитала: получалось, что Адмирре потерял способность колдовать за несколько лет до того, как Эстос попал в Соколиный дом. Это явно был не тот колдун, что напал на Вилвиров. Но вот что странно: из семи умерших за те годы колдунов три имели отношение к роду Алмос. Шуни Адмирре был Алмосом по матери, а двое других… Двое других были Гаэлар Алмос и Арбэт Алмос, наречённый Альды и его отец.
Это совпадение. Адмирре ослеп за годы до смерти и жил в уединении, ни для кого не представляя опасности. И если убийство Арбэта Алмоса и его старшего сына привела к падению Изумрудного дома, то смерть Адмирре, кажется, вообще прошла незамеченной.
От воспоминаний от Гаэларе Альде, как это обычно бывало, стало невыносимо грустно. Прошло уже столько лет, когда же мысли о нём прекратят наконец её ранить? Сколько лет её ещё ждать?
Альда вернула книги на полку. Ей было пора в Соколиный дом.
***
Стража и слуги на воротах пропустили её беспрепятственно и даже отправили с ней мальчишку-прислужника, чтобы помочь добраться до покоев третьего господина. Сама Альда вряд ли бы нашла дорогу — даже со своей выучкой. Она считала двери и повороты, но запомнить все не смогла и, как выяснилось, в одном из маленьких садиков, через которые они с мальчишкой проходили, и вовсе сбилась со счёта.
Когда они шли по длинной крытой галерее, Альда заметила, что они, вместо того, чтобы спуститься по ступеням в другой из садов, прошли галерею до конца и оказались в пышном зале для приёмов, где она до того не была.
— Утром меня вели другим путём, — сказала она, оглядывая высокий потолок, который терялся во тьме.
— Да, через Сад семи фонтанов. Но сейчас четвёртый господин принимает там гостей, они наблюдают за цветением полуночницы, — пояснил мальчик. — Можно пройти через сад Серебряных камней, но это будет долго. Быстрее будет через покои первого господина.
— А мы не побеспокоим его? — на всякий случай спросила Альда.
— Покои первого господина, — горделиво сообщил прислужник, — включают сорок три комнаты, семь дворов и три сада. Мы не будем приближаться к его личным покоям.
Из зала приёмов они попали в круглую комнату, уставленную мягкими диванами и освещённую несколькими десятками свечей, которые висели в воздухе примерно на уровне пояса.
— Поспешим, — тихо сказал мальчик. — Раз здесь зажгли свет, значит, первый господин может быть где-то поблизости.
Они прошли ещё две комнаты, свернули в широкий коридор, потом в узкий, потом прошли через садик и наконец оказались в коридоре, стены которого были увешаны старинными медными щитами. Его Альда помнила — это было совсем близко от покоев Эстоса.