— Видимо, старшую принцессу не зря считали недоброй… — протянула Альда.
— Она была несчастной женщиной, — без особого сочувствия ответил Эстос. — Король не выдавал её замуж, а без этого она была попросту заточена во дворце… Со временем она стала раздражительной, вспыльчивой, несдержанной. Матьяса была младше её на двадцать лет… Конечно, старшая принцесса впала в ярость, когда серьги подарили ребёнку, а ней ей.
— Странный подарок… Я слышала, в Картале никогда не дарят парные вещи.
— Да, дарят одну, или три, или пять… Чётные числа считаются у нас плохим знаком. Но короли и просто знатные люди здесь достаточно богаты, чтобы вместо двух вещей дарить три.
— Три?! — воскликнула Альда, начиная понимать.
— Да, Рейшараль заказал мастеру три серёжки, чтобы без опаски преподнести их в дар. Лишняя просто хранилась в шкатулке.
— Но почему твой отец хранит эту серёжку?
— Этого я не знаю. Младшая принцесса какое-то время жила здесь, но недолго. После смерти короля её поселили у тётки, но та потом тоже скончалась… Родственников у неё было мало, и Совет опасался доверять принцессу кому-то, кто мог желать восстановления династии. В конце концов, её решили отправить в Соколиный дом: с одной стороны, под крылышко родной сестры, с другой — к человеку, который никак не мог угрожать власти Совета одиннадцати, потому что состоял в нём. Может быть, принцесса оставила лишнюю серёжку в подарок старшей сестре.
— Может быть… — согласилась Альда, хотя сама не особенно в это поверила.
С чего бы первому господину помещать среди самых дорогих вещиц подарок, сделанный его нелюбимой жене? Из тщеславия? Чтобы подчеркнуть родство с королевским домом?
— Ты сказал, младшая принцесса жила здесь недолго?
— Так говорили слуги из тех, что застали то время… Она тогда уже была невестой второго господина Изумрудного дома и пробыла здесь только до свадьбы, в потом отправилась к мужу.
Что было с принцессой Матьясой дальше, Альда уже знала. Она родила первенца, который оказался связан клятвой с Альдой из клана убийц, и ещё одного сына. Потом, в одно сухое и пыльное лето, она решила отправиться из столицы в загородное поместье и взяла с собой старшего сына. Муж, первый господин Изумрудного дома, сопровождал её — и все они погибли в нескольких часах пути от Карталя.
А первый господин до сих пор хранит её драгоценность. Может быть, не только её?
Когда Альда проснулась, Эстос уже не спал. Альда заметила, что намотал несколько прядей её волос на пальцы. Она потянула.
— Я бы хотел… — тихо начал он и замолчал.
— Чего бы ты хотел?
— Кончено же, снова обладать тобой! — Эстос коснулся губами её волос, обвивавших его пальцы.
— Ты думал про другое, — сказал Альда.
— Да, про другое. Про то, что не могу держать тебя здесь, как в клетке, хотя и хотел бы. Я хотел бы никуда тебя больше не отпускать.
Альда прикрыла глаза и почувствовала, как веки обожгло подступающими слезами. Она бы тоже хотела этого, о, как хотела. Но им не дадут. Небесный дом ждёт, когда она убьёт Эстоса Вилвира… Что же ей делать? Сознаться, что её подослали для убийства и уговорить его бежать? Но он может бежать, а она нет. Клятва убийцы уничтожит её, сожжёт изнутри, превратит жизнь в сплошную агонию…
— Нам уже пора? — спросила Альда. Она так и научилась высчитывать, какое время должно быть снаружи их комнаты. Было светло — как бы им не опоздать на сегодняшнюю церемонию повиновения.
— Ещё пара часов… Но тебе пора, причёска и прочее может занять много времени. А мне тоже нужно кое-что подготовить.
— Для чего он всё же тебя зовёт? — спросила Альда.
— Чтобы я сделал что-то вроде такой же преграды, как здесь, только в его покоях. На время, на час, может, два, — пояснил Эстос, заметив, удивлённый взгляд Альды.
— А сам он не может? Он же величайший колдун!
— Нет… Я пытался научить его и братьев, но у них ничего не выходит. Колдуны же обычно не всесильны. У кого-то получается лучше одно, у другого — другое. Один может наслать на врагов безумие, а другой — призвать грозу. Мне неподвластно то, что делает отец, а ему — то, что делаю я. Но, если честно, я не знаю ни об одном другом колдуне, кто мог бы замедлять время. Отец прочитал тысячи книг за свою долгую жизнь, но ни в одной не написано о таком…
В голосе Эстоса послышалось нечто отдалённо напоминающее гордость, но очень отдалённо. Больше было разочарования.
— Ты думаешь, что это связано с твоей болезнью, о которой тоже не написано ни в одной из книг? — догадалась Альда.
— Болезни начинаются тогда, когда в теле или душе человека что-то разладилось. Возможно, во мне оно разладилось таким образом, что я стал способен на колдовство, недоступное другим.
— А если ты ошибаешься? Твои умения ведь не пропали, когда прекратились боли…
— Нет, хотя… Хотя кое-что я давно не пробовал. Испытаем на тебе? — у Эстоса загорелись глаза. — Какое-то короткое заклятие, например, слепоты, или парения, или острого слуха…
— А обязательно испытывать это на мне? — уточнила Альда, которой не очень то хотелось ослепнуть или воспарить, пусть и на краткое время.
— Хорошо, выберем что-то другое… Вот это! — Эстос взял с подноса маленький круглый орех.
Он положил его на ладонь и, не сводя с ореха взгляда, начала что-то шептать. Альда не могла разобрать слов, лишь шелест губ и протяжный напев.
От орешка потянуло холодом — и это был не настоящий холод, а тот особый, который окружал покои третьего господина. Холод времени.
Потом напев вдруг сменился, а потом и вовсе оборвался. Эстос опустил руку, а орех остался висеть в воздухе.
Альда рассмеялась, в такой восторг привело её это простое колдовство. Она почувствовала себя ребенком, наблюдающим за рыночным фокусником.
Эстос смотрел на неё, позабыв об орехе, и Альде казалось, она кожей ощущает тёплое прикосновение этого взгляда.
— И что дальше? — спросила она.
— А, дальше… Вот, смотри!
Эстос отошёл к своему столу и взял высокий чёрный кувшинчик. Вынув деревянную пробку, Эстос высыпал что-то на плоскую деревянную лопаточку.
По золотистому блеску Альда узнала ту самую пыль, что обнаруживала колдовство.
— Посыпь на орех.
Альда перехватила тонкую рукоять и, стараясь держать лопатку на вытянутой руке, быстро перевернула её над орехом.
Пыль осыпала его и медленно осела на пол — и вот там начала искриться, вспыхивать и вспениваться.
— Здесь заклинания повсюду, — пояснил Эстос. — На полу, на стенах, на окнах, на потолке.
— Но орех… — Альда в замешательстве толкнула его пальцем и тот медленно поплыл по воздуху. — На нём есть заклятие. Это же очевидно, что есть, раз он летает! Почему пыль не подействовала?
Эстос поймал подплывший к нему орешек и подкинул вверх.
— Всё то же самое, — сказал Эстос. — Время. Когда я произносил заклинание, я немного придержал ход времени, на одно лишь мгновение. И теперь заклинание оказалось как будто бы в прошлом. По какой-то причине время непроницаемо для магии.
— Орех сейчас — как эти покои, только маленький! — догадалась Альда.
Сердце тревожно билось в груди: и от того, как проста и могущественна была магия Эстоса Вилвира, и от того, что она догадалась наконец, почему Дзоддиви желал его убить!
Эстос говорил ей, но она не поняла сразу — слишком сильно было поражена его историей и слишком сосредоточена на том, что ей самой сказать, как себя повести. Магия Эстоса не просто замедляла время, она отрезала его покои от всего остального мира. Эстос наколдовал проход для себя и избранных слуг, которые носили особые бляшки, но для всех прочих комната была неприступна. Собери Дзоддиви целую армию, обрушь он на поместье самые страшные заклятия, в личные покои третьего господина всё равно нельзя было бы проникнуть.