Голос первого господина взлетал и падал, как у человека, который не привык делать такие признания.
— Моя болезнь… — снова заговорил Эстос, но Альда не слышала больше ничего.
Тревога, которая не отпускала её с самого утра, начала перерастать в страх: вдруг Эстос проговорится? Что будет тогда? Она знала, нутром чуяла, что пока нельзя это говорить первому господину! Если он узнает, что тайна раскрыта, то что он сделает?
— С тобой всё будет хорошо. Я не говорил тебе, но скоро приедет Тиардин. Я вызвал его, он уже покинул Пельту. Он стар и не может путешествовать быстро, но скоро он будет здесь.
— Ты хочешь снова провести тот ритуал? — Эстос заговорил громче. — Как в детстве? Чтобы я опять…
— Нет, это невозможно, — перебил его Ульпин. — В таком возрасте уже невозможно. Но я думаю, что вместе с Тиардином мы сможем…
— Ты сам в это не веришь, отец! Если бы меня можно было спасти, ты бы не стал ждать столько месяцев, столько лет. Ты понимаешь, что ничего уже не поможет, и зовёшь его просто от отчаяния. — Эстос замолчал, но, не дождавшись от отца ответа, задал вопрос: — Ты знаешь о моём недуге больше, чем говоришь. Я угадал?
Голова Ульпина дёрнулась — как будто бы от гнева. Но руку Эстоса он не отпускал.
— Да, я знаю больше, — всё же выдавил из себя первый господин. — Но это не те знания, что могут излечить тебя. Они бесполезны.
— Но тебе известны причины? — требовательно спросил Эстос.
Альда стиснула кулаки: Эстос вёл себя неосмотрительно, его голос был слишком уверенным, слишком сильным для того, кто едва мог подняться с постели.
Только бы он не сказал всё остальное, про назначенных, про то, что знает теперь — его обманули… Альда понимала: трудно сдержаться, когда узнаёшь про такое! Эстос был достаточно хладнокровен, чтобы ничего не сказать ей про исчезающий секковийский акцент — жизнь в Соколином доме научила его осмотрительности. Но хватит ли его хладнокровия, чтобы сдержаться сейчас?
— Сын мой, в память о твоей матери, которую… — Ульпин вдруг резко замолчал.
Альда слышала только его участившееся, шумное дыхание.
— Что с твоей рукой? — тяжелым, изменившимся голосам спросил первый господин. — Откуда это?
Альда не могла видеть, на что он показывал, но догадалась: шрамы.
Значит, это не она была так невнимательна, что не заметила их. Их просто не было видно раньше, они проступили недавно!
— Ритуал отсечения, ты сам мне говорил, — ответил Эстос.
— Нет, я про шрамы! Они исчезли много лет назад, сгладились… Мы с Тиардином загнали их под кожу… Нет, не может быть! — Ульпин почти кричал. — Не может… Если они вышли наружу, то ты… Ты бы уже умер! — он в растерянности глядел на Эстоса. — Или же… Или же наоборот…
— Отец… О чём ты?
— Лежать! — рявкнул Ульпин и, с силой толкнув Эстоса, уронил того на подушки. Он прижал руку к лбу сына и замер. — Клятва исполнена… — произнёс он потом. — Я чувствую связь. И ни капли смерти в твоей крови.
Ульпин выпрямился и, убрав руку со лба Эстоса, вытянул её перед собой.
— Ты здоров. Уж давно здоров, — эти слова звучали как обвинение. — Ты лгал мне и притворялся! Ты нашёл её!
Глава 15. Подмена
— Кого? — в требовательном голосе Эстоса не было ни капли страха. — Кого я нашёл?
— Будешь и дальше мне врать? — взревел Ульпин.
— Так ты знал… — еле слышно произнёс Эстос.
Если рассказ Альды заставил его всего лишь засомневаться в отце, то теперь Эстос окончательно уверился: первому господину всё было известно. И дело действительно было в ней, в девушке, без которой он не мог жить.
— Так это она? Она?! — Ульпин отскочил от Эстоса, точно его кто-то ударил. — Эта твоя секковийская оборванка! Нет, она не может быть ей! — Он начал оглядываться по сторона, словно ища что-то. — Где она? Где эта девка?! Где она, я спрашиваю?
— Она покинула наш дом, как ты хотел.
— Ты лжёшь, мальчишка! Опять лжёшь! Ты даже не представляешь, глупец, кого ты привёл в наш дом! О, поганые псы Гудды, как я сам не понял? Она же… Говори, где она прячется!
— Я уже сказал… — Эстос откинул одеяло, раз больше не было нужны притворяться больным, и встал с кровати.
— Пытаешься защитить её, дурачок? Ты даже не знаешь, кто она такая… Знал бы, ни за что не привёл в свой дом, не уложил в свою постель… Лучше сунуть туда сколопендру!
Альда чувствовала лёгкое головокружение, которое уже несколько раз испытывала раньше. Оно возникало, когда колдуны открывали второе сердце. Сила собиралась в них, всасывалась из окружающего пространства. Первый господин открывал второе сердце.
— Я вообще не понимаю, о чём ты говоришь! — не выдержал Эстос, до того пытавшийся говорить спокойно.
— В том-то и дело, что ты не понимаешь, кто она…
— Да кто же?!
— Тебе и не надо это знать. Просто скажи, где она. Я знаю, что она не покидала усадьбу.
— Я велел ей уходить. Может быть, она… до сих пор в своих покоях? Укладывает вещи…
— Ты за дурака меня держишь, сын? Меня, своего отца и первого господина Соколиного дома?! Я даю тебе время одуматься и сказать мне, где ты её прячешь. Но имей в виду, долго я ждать не буду. Где она?
Эстос упрямо сжал губы и покачал головой:
— Я не знаю. А знал бы — не сказал, пока ты не скажешь, что собираешься сделать с ней.
— Я мог бы сохранить ей жизнь — ради тебя, — но не уверен, что у меня это получится. Такие, как она… — Ульпин брезгливо дёрнул плечами. — Да что толку говорить! На это нет времени. Говори, где она!
— Не знаю, — упрямо повторил Эстос,
Ульпин отступил назад.
— Ты мне всё расскажешь, — пообещал он и вытянул руку вперёд.
— Отец…
Альда поняла, что Эстос пытается выставить защиту, но горячий поток силы, что взвился вокруг Ульпина, был настолько подавляющим, что Эстос просто не мог открыть второе сердце.
Первый господин чуть повёл рукой — правой рукой! — и Эстос с глухим криком рухнул на пол.
У Альды от ярости потемнело в глазах.
Эстос не стал дожидаться, когда отец снова ударит так, как сделал это утром в тренировочном зале. Он начал открывать сердце, чтобы выставить Пурпурный щит — самый простой барьер, — но его свалило с ног силой отцовской магии. Силой простой и грубой…
Между глаз возникла боль, такая сильная, что голова готова была от неё расколоться.
А потом вдруг всё исчезло…
Эстос ничего не видел, на несколько мгновений ослепнув об боли, но он отчётливо услышал изумлённый и яростный крик отца, а потом холодный и режущий, точно заточенная сталь, голос Кейлинн:
— Да, твой сын не знает, кто я такая. Но ты, как я поняла, знаешь. Так что лучше не шевелись.
Когда боль окончательно отступила, Эстос смог наконец увидеть…
Ладонь отца, ты самая, где открывалось его второе сердце, была пробита кинжалом и пригвождена к столбику балдахина.
Отец даже не пытался освободить руку, стоял, едва дыша, потому что острие второго кинжала упиралось ему под подбородок.
Свободной рукой Кейлинн сдёргивала с шеи отца амулеты, с помощью которых он мог бы призвать силы даже без второго сердца.
— Ты пожалеешь, — проскрипел отец, боясь даже открыть рот пошире.
— Может быть, — согласилась Кейлинн, — но пытать Эстоса я тебе не позволю.
— Думаешь, сбежать с ним? Жить долго и счастливо?
— Да. И странно, что ты не хочешь долгой жизни своему сыну. Ты знал, что убиваешь его, но всё равно…
— Я не мог позволить этому случиться! И не позволю… — лицо первого господина было перекошено злобой.
Кейлинн надавила острием кинжала чуть сильнее, и первому господину пришлось замолчать.