– Не подскажете, любезные, это ли «Перигордин»?
– Да, – тотчас отозвалась дама в красной широкополой шляпе, сидящая напротив мужчины, который не успел среагировать первым.
И Филипп Ардити в своем черном весеннем пальто, в перчатках и с тростью смело зашагал по тротуару куда-то в сторону Пантеона походкой аристократа времен Пруста. Вера последовала за ним, чувствуя себя собачкой-поводырем. Они миновали деревянные арочные двери квартирного дома, синий гладкий фасад книжного «Либрари Пьер Бруне», затем черный фасад помещения, которое сдавалось в аренду, ювелирную лавку, отделанную серым камнем, маленькую бордовую дверцу, окаймленную двумя очаровательными окошками, за которыми будто пряталась Мальвина, потом увешанный флагами детский театр – окна были густо обклеены плакатами и афишами.
Филипп шел уверенно, периодически отстукивая тростью по тротуарным ограждениям, выполненным в виде коротких столбиков, – в Париже они были всюду, особенно в центре.
Книжный, который он искал, находился сразу за маленькой церквушкой, спрятанной между двумя зданиями за решетчатыми воротцами. Он понял, где находится, именно по стуку его трости по этим воротам, а также по отсутствию столбиков напротив въезда.
Перед ними возник книжный будто из фильма с Мэг Райан: фасад глубокого зеленого цвета с чистой витриной, густо заставленной книгами. Дверь была распахнута, потому что в нее беспрестанно кто-то входил и выходил. Люди, которые покидали магазин, держали в руках большие пакеты с красивой эмблемой в виде ветвистого дерева. Вера подняла голову, чтобы прочесть название на вывеске. Солнце било в глаза, бликуя на стекле витрины и на золотых буквах: «Arbre à livres».
– Нам сюда, сударыня. – Филипп Ардити просунул в дверной проем свою трость, прежде чем дверь успела захлопнуться. Звякнул колокольчик, на Веру пахнуло запахом бумаги, пыли, типографской краски и многовековой истории.
Чувствовалось, что магазин очень старый, лет под двести. Довольно просторное помещение прямоугольной формы отделано темными деревянными панелями, все стены доверху заставлены книгами, с потолка свисала чугунная люстра, на которой еще сохранился свечной нагар – ее переделали под электричество, вставив лампочки, по форме напоминающие свечи, а вдалеке виднелась витая лестница тонкой ковки.
Магазин оказался не просто книжным, а букинистическим. На полках теснилось больше старых изданий, чем новых. Пестрели корешки с оформлением, присущим прошлым векам, с причудливыми буквами и узорами, выбитыми на настоящей коже и позолоченными. Во Франции букинистические – не то что в России, где полки валятся от старых книг, изданных в советскую эпоху, когда мастерами пера считались писатели, воспевающие какой-нибудь завод или стройку. Букинистические у Веры на родине не имели ничего такого, чего бы не было в библиотеке питерской квартиры ее бабушки, которая умудрялась доставать все подписные издания, что выпускали советские издательства. Но здесь, в Европе, где Революция не уничтожила библиотеки дворян, можно было запросто купить первое издание «Джейн Эйр» или что-нибудь из Дюма, здесь продавались газеты и журналы столетней давности, где печатались Понсон дю Террайль, Мопассан, Эмиль Золя.
Взгляд Веры скользнул по полкам, по лакированным деревянным стремянкам и выхватил из толпы покупателей щемяще знакомое мужское лицо.
Он снял какую-то книгу с полки, чуть отодвинул стремянку, поправил сползшие на нос очки и направился к кассе, но не как покупатель. Он обошел старинный прилавок, какие бывают в старых аптеках, с инкрустацией и толстым слоем лака, и принялся пробивать чек на кассовом аппарате, жарко что-то объясняя старушке в вязаном бирюзовом берете, которая выжидающе смотрела на книгу в его руке. Это было большое издание кулинарной книги Пеллегрино Артузи.
– Он будет сердиться на меня, – произнес Филипп Ардити. – Я привел вас сюда, а он до сих пор в смятении, что решился просить вас о помощи. И не знает до конца, как правильно поступить. Не браните его слишком, мадемуазель Вера. Он еще дитя, таким и останется, увы.
Это был Даниель!
Вера стояла, едва не раскрыв рот.
Одетый в простые джинсы и клетчатую рубашку поверх футболки с изображением трона, утыканного ножами, из «Игры престолов», с очками на носу, он казался совершенно другим человеком. Вера видела его вживую лишь раз, но впечатление он произвел на нее тогда совершенно противоположное. Там, во внутреннем дворике особняка Шенизо, она видела отчаянного разбойника, Робин Гуда, а здесь – интроверта в рубашке с протертыми локтями и среди книг.