— Уходишь, да?.. — промычал Журавлёв.
— Да, ты всё правильно понял. Я ухожу, — развернувшись, Милена быстро подошла к шкафу и начала доставать из него свои вещи.
Складывая в сумку одежду, она то и дело бросала взгляды на Журавлёва, но, судя по всему, он снова забылся пьяным сном. Затянув молнию, она вышла на кухню и, присев в изнеможении у стола, расплакалась.
Собственно, идти ей было некуда… Своя квартира была занята жильцами, да она и не решила ещё — оставаться ли ей в этом городе… Журавлёв не давал ей тратить ни копейки «из своих», поэтому почти все деньги, что она заработала у Морозовых, были целы, и позволяли ей на какое-то время взять тайм-аут, чтобы подумать о своей дальнейшей судьбе.
Милена ещё посидела какое-то время, в глубине души чувствуя слабую надежду на то, что Женька сейчас проснётся…
«Проснётся, и — что?.. Снова заведёт песню о Настином ребёнке, а потом попрётся в ближайший магазин за «добавкой» — в смятой футболке… с опухшим лицом?.. Всё будет происходить точно так же, как в последние две недели. Этому ужасу просто нет конца…»
— Наташа, — решительно достав телефон, она набрала знакомый номер, — мне неловко спрашивать… Но, всё же… Если нужно побыть с детьми, то я с радостью, и без оплаты. Мне нужно где-то пожить несколько дней, а кроме вас — негде…
Она ни на минуту не сомневалась в ответе. Наташка с радостью позвала её к себе, тем более, что они с Морозовым собирались на гастроли в ближайшие дни.
— Я бы хотела сказать, что рада твоему возвращению, если бы не знала, почему ты вернулась, — вечером, уютно устроившись вместе с Миленой за кухонным столом, Наташа размешивала ложечкой сахар в чашке с кофе.
— Вот так закончилась моя лав стори… — печально ответила Милена, — И мне даже некого упрекнуть, что всё так вышло. Некого… кроме самой себя…
— Ты ни при чём… — начала было Наташа, но Милена перебила её:
— Как раз я и при чём. Я ведь сознательно пошла на это, понимаешь? Я знала, что он хочет жениться… но я всё равно пошла напролом. Если честно, теперь я совершенно не понимаю себя. Это — не в моём характере… И даже известие о том, что она беременна меня не остановило. Это — мой грех…
— Я так не думаю. Это просто стечение обстоятельств.
— Вся наша жизнь — стечение обстоятельств. Понимаешь, я просто и тупо отомстила…
— Отомстила?! — Наташа непонимающе уставилась на собеседницу, — Кому?!
— Получается — Насте… Отомстила за свою неудавшуюся жизнь.
— Господи, Милена… О чём ты?!
— Ты удивляешься? — Милена чуть улыбнулась уголком губ, — У тебя очень чистая душа, Наташа. Ты даже представить себе не можешь… впрочем, я тоже не могла представить… Понимаешь, когда мы расстались с Женькой, я ждала… Ждала, что он вернётся ещё раз… Но он больше не пришёл. Тогда я вышла замуж — без любви. А это — большой грех, когда без любви. Это я только сейчас поняла. Это всё равно, что спать с чужим человеком… штамп в паспорте ведь не даёт права на взаимность. И ты живёшь с человеком, к которому у тебя нет никаких чувств, а, если и появляется какое-то подобие привязанности, то это — лишь твоя фантазия. Я помню эти семь лет. Дежурные дни и дежурные ночи. Я не виню нисколько своего бывшего мужа, что он, в конце концов, меня бросил. Видеть рядом с собой куклу, а не любящую женщину — такое мало кто выдержит. Но у куклы тоже есть сердце…
— Он одумается… Вот увидишь!
— Женька? Возможно. Но сейчас дело не в нём, а во мне. Я хотела взять реванш за все свои несчастливые годы… И пошла напролом. Моё счастье обернулось слезами для другой женщины… И, что ещё хуже — он так и не выкинул её окончательно из своей души.
— Это из-за ребёнка…
— Не только. Понимаешь, я наблюдала за ним. Он считает себя ответственным за её судьбу. Я знаю, что у него было очень много женщин. Но он о них даже не вспоминает… А вот о ней…
— Милена, это всё из-за ребёнка! — Наташа не оставляла попыток успокоить Милену, — Если бы не ребёнок, Женька бы так не дёргался!
— Нет, — та отчаянно замотала головой, — сначала и я так думала… Но потом поняла… Он, действительно, не может её забыть!
— Он любит тебя.
— Он любит и меня, и её…
— Не думаю…
— К сожалению, это так. Поэтому он всю жизнь будет мучиться. И я буду мучиться рядом с ним.
— Но он никогда не вернётся к Насте…
— Это уже его дело, не моё. Я не могу так жить, понимаешь?.. Я ушла не потому, что он сейчас так пьёт… Я понимаю, что рано или поздно это прекратится. Но он не сможет изменить себя… я не смогу изменить его…
— Вы любите друг друга.
— Да… Но мы слишком долго были врозь. За эти годы произошли непоправимые события… Я думала, что, наконец, встретила своё счастье, о котором даже не мечтала. Но оказалось, что счастье это — уже совсем не то, каким было раньше… и оно вовсе не моё.
— Что ты хочешь теперь делать?
— Пока не знаю. Но одно я знаю точно. К нему я больше не вернусь…
Журавлёв совершенно потерялся в пространстве и во времени. Тяжёлые, болезненные пробуждения чередовались с порциями не менее тяжёлого алкогольного сна, сопровождаемые различными видениями, и он был не в состоянии понять — где кончался сон и начиналась явь… Как будто издалека являлись лица и голоса — знакомые и незнакомые… Вспоминалась мать с её причитаниями…
Морозов — приходил он действительно, или это тоже была галлюцинация? Кажется, он что-то говорил о временной замене клавишника… впрочем, ему, Женьке, сейчас всё равно…
Говоров… Он тоже, кажется, появлялся… Во сне или наяву?.. «Кончай бухать!..» — его голос почему-то продолжился эхом… как будто кто-то включил ревер на полную катушку…
Почему-то особенно запомнилось лицо Киры… Она что, и вправду заявилась к нему домой?! Кажется, она что-то говорила о его согласии на выезд Алёнки… «Ты — сволочь и скотина!..» — ничего нового от неё он не услышал…
Много… много лиц и голосов… И — неизменная бутылка водки. Он и сам не помнил, где и как он добывал очередную порцию алкоголя, но заветная бутылка то и дело появлялась на журнальном столике. Впрочем, в последние пробуждения бутылка уже стояла на полу, возле дивана…
…Тяжело повернув голову, Женька разлепил глаза и тут же снова сомкнул веки — солнечный свет болезненно отразился от замутнённых зрачков. Привычно пошарив рукой внизу по полу, снова замер в постели. Бутылки под рукой не оказалось, но это обстоятельство его не огорчило — искал выпивку скорее по инерции, уже заранее зная, что выпить не сможет ни капли.
— Ленка!.. — позвав её, он не узнал своего голоса, — Ленка!..
— Чего? — несмотря на то, что женщина отозвалась на имя, это был голос не Милены.
— Ты — кто?.. — он снова кое-как открыл веки.
— Не узнал? — девчонка усмехнулась и, присев рядом, сложила на коленях руки.
— Узнал, — с трудом перевернувшись на спину, он снова закрыл глаза, — А где Ленка?
— Не знаю, — Ленка, его давняя поклонница, пожала плечами, — Ушла, наверное.
— Куда?..
— А я откуда знаю?
— А ты… Давно здесь?.. — Журавлёву с трудом давались слова, казалось, что опухло не только лицо, а и язык.
— Да дня три… Ваши играют без тебя уже третью неделю. Говоров сказал Маре, что ты заболел, и что сейчас живёшь один. Я и приехала.
— А дверь?..
— Была открыта, — девушка встала с дивана и направилась в кухню, — может, хочешь чего?
— Хочу…
— Чего?
— Застрелиться.
Он всё же кое-как поднялся. Ленка помогла добраться до кухни и прикурила сигарету — Журавлёв не мог даже вставить её в рот негнущимися пальцами. Выпив с литр воды, тут же нагнулся над раковиной…
Терпеливо убрав за ним, Ленка так же, поддерживая, помогла ему снова добраться до дивана.
— Бухать ещё будешь? — глядя, как он, свернувшись клубком, замер на постели, она присела в кресло напротив.