Меня трясло, когда я бежала, выстукивая каблуками по паркету. Волосы прилипли к шее, руки подергивались.
Я ворвалась в кабинет Александру. Он читал какие-то бумаги, но когда я влетела к нему, закрывая дверь, поднялся и с волнением посмотрел на меня.
- Кристина?
- Все потом, - я обвила его шею руками и поцеловала. Я бешено искала его губы, желая продолжить те ощущения, которые разбудил во мне Гарри. Мои руки начали блуждать по рубашке Саши, отыскивая в слепом безумии пуговицы.
Но я все еще чувствовала руки Гарри на моей спине, талии, бедре. Перед закрытыми глазами было лицо Гарри, на губах Александра были его губы! Черт! Что же происходит! Сердце билось как загнанное, давление подскочило, к щекам прилила кровь.
- Подожди, подожди, - отрываясь от поцелуя, и отделяя от ворота рубашки мои пальцы, когда я уже расстегнула пару пуговиц непослушными пальцами, Александр взял телефон, который, как оказалось, надрывался звонком, как обычно надрывается плачем ребенок, - это сестра, из Франции! Очень важный звонок, погоди.
Он перевел дыхание, глаза его лихо блеснули, но он все же вышел из кабинета, на ходу здороваясь по-французски со своей сестрой и застегивая пуговицы на рубашке…
Я опустилась на край дивана, глядя на свои руки. Только что эти руки возбужденно расстегивали рубашку моего жениха, а я ощущала стыд. Господи, да что же мне делать?!
Я хотела его. Безумно хотела, он подчинил меня себе. Боже! Щеки пылали, как подпаленные огнем. В груди все клокотало, сердце взывало о помощи.
Если уход Александра в тот миг, когда я готова была отдаться ему, распаленная прикосновениями Гарри, нельзя назвать знаком свыше, то я действительно не знала, что мне делать дальше.
========== Глава 6. Продолжение ==========
- Привет. Ну, как ты? Я вот плохо. У меня совсем не осталось сил. Я говорила, что я всегда буду сильной, но я правда не могу. Он… Он мне очень нужен, - на глаза набежали слезы, а с фотографии продолжало смотреть молодое, юношески улыбающееся лицо, - с Сашей все не так, он только больше заставлял меня погружаться в эту пустоту и тишину, но я так не могу! Гарри… Он мне очень нужен. Я понимаю, что, наверное, я не должна так говорить, и все это неправильно после того, как я обещала… Но ты же знаешь, что я старалась найти того, что был виновен во всем! Я старалась, - я утерла рукавом пиджака набежавшие слезы. Ветер направил волосы мне в лицо, я принялась убирать их, а слезы потекли еще быстрее, - я старалась. И ты знаешь, как я хотела помочь кому-нибудь, как я жила все эти года. Но он… Он разрушил все мои устои. Пожалуйста, я просто хочу жить. Я хочу быть счастливой и я думаю… Нет, я уверена, Гарри – тот, кто может сделать меня счастливой! Пожалуйста, - я снова подняла глаза на памятник, - пожалуйста, не думай, что я предаю тебя, и я забыла все, что было! Скорее можно забыть свое имя, чем тебя, но… Гарри очень похож на тебя… В нем я вижу тебя и то возможное счастье, которое могло бы быть у нас с тобой… Я… Я люблю его… Дай мне какой-нибудь знак, что я поступаю правильно! Я все это время боролась с чувствами, слушалась только разума. Но я больше не могу так!
Тишину кладбищенского дня разрушил мобильный звонок. Он раздался так внезапно, что я дрогнула, и дрожь пробежала от кончиков пальцев к затылку. Звонила Хелена. Утерев слезы тыльной стороной ладони и все еще не сводя взгляда с памятника, я взяла трубку.
- Кристина? – голос подруги задыхался, - ты где?
- Я… Да так, по делам, - я всхлипнула, - что-то случилось?
- Да. Приезжай скорее в центральный парк, - Хелена еле перевела дух. На фоне в трубке слышался какой-то гул, кто-то громким голосом что-то кричал, - тут Гарри… Это что-то… Невероятное… Приезжай!
- Я еду.
Поднимаясь на ноги и отряхивая платье, я продолжала смотреть на памятник. Он был увит плющом, а только что принесенные мной цветы источали слабый аромат. Молодой парень смотрел на меня с фотографии игривой улыбкой, чуть щуря большие глаза на солнце.
- Спасибо, - тихо сказала я, и, не оглядываясь, прочь пошла с кладбища.
***
Центральный парк обычно в это время суток особо никогда не был заполнен людьми, но сегодняшний день превзошел все ожидания. Толпа людей петляла огромной очередью, и пробиться к центральному входу было просто нереально. Тут были люди всех возрастов, полов, социального статуса и положения. Проталкиваясь сквозь толпу к эпицентру событий, которое многие даже снимали на телефон, выставив руки над головами, я то наступала кому-то на ноги, то цепляла чьи-то волосы молнией на сумке, то задевала чей-то локоть или подставляла под удар свой.
- Что здесь происходит? – я тронула какого-то мужчину за плечо. Он обернулся.
- Да там парень молодой! Целую речь толкает, с трибуны! Просто невероятно! Бабы ревут, слушая его! Видно, сильно его, того, приложило! – мужчина указал пальцем себе на грудь.
- О боже мой… Разрешите, пожалуйста. Пропустите! Пропустите, пожалуйста! – чуть напирая, я стала дальше продвигаться вглубь толпы. Надвигаясь все ближе к цели, голос вещателя становился все слышнее. Теперь для меня не составило труда распознать голос Гарри, но общий смысл фраз терялся в гуле толпы, которая рукоплескала почти на каждую фразу.
Пробравшись к краю толпы, я ахнула.
На сцене, на которой обычно выступали малоизвестные группы, развлекая прогуливающихся по парку горожан, стоял Гарри. Воинственный профиль, вздернутый подбородок, руки сжаты в кулаки, ворот расстегнутой рубашки мужественно топорщится на груди.
Придвинувшись еще ближе к сцене и прикрывая глаза ладонью от яркого солнца, я вслушалась в то, что он говорил, громким, четким, словно поставленным голосом, обращаясь в толпу к одному конкретному человеку.
- … И ведь если же я люблю, то это настоящая война! Каждый день, как непосильная битва со множеством раненых, а порой и убитых. Война с собой, с другими за право - а разве есть такое право? - любить и любить именно ее, несмотря на целую толпу ее достойных кавалеров!
Ведь если любишь, то это должно быть сильно, больно, страшно, невыносимо, жгуче, опасно, ну, как по канату без страховки ходить и думать всё: упаду-не упаду? Оступлюсь или дойду до конца?
Я старался дойти до конца. За свои года я один единственный раз пытался дойти до конца. И, наверное, сейчас еще иду, финиш только кажется близок, а на самом деле до него еще миллион шагов, не меньше, и каждый из них дается с ужасным трудом.
Ведь если любишь, то не по-человечески, требовательно, с непременными истериками и сценами ревности (пока она не видит, а если даже и при ней, то и черт с этим!) и с непреклонным спокойствием, когда она рядом. Требовательно. К себе, в первую очередь. К ней. Ко всем.
Истребляюще.
В какой-то степени даже убивающе, разрушающе себя изнутри, когда хочется прыгнуть выше головы, и, что удивительно, прыгаешь ведь.
Ведь только так, наверное, и можно любить. Не надо даже читать Фромма с его заповедями и постулатами о любви, чтобы понять это.
Любить на расстоянии, вне времени и вне пространства, вне всяких различных расхождений во взглядах, социальном положении и прочем неважном для любви мусоре. Любить несмотря на запреты, любить, несмотря на смерть.
И вот любишь и любишь и любишь. На это, кстати, надо много сил. Тяжелая это штука, и морально, и физически, и психически.
Но с тем ничего прекраснее этого нет.
И хотя порой хочется от этого избавиться, то признайтесь, если б было возможно, не избавились бы?..
Ведь если любишь, то война. В сердце, в голове, везде, со всеми, всюду! А война - это всегда потери, ранения, боль, слезы, но и с тем - прекраснейшее ощущение победы.
И я победил! Я – ЛЮБЛЮ! Я люблю тебя, Кристина Селдридж! – прокричал Гарри, бешено озирая толпу.
А тысячная толпа рукоплескала, кричала поздравления Гарри. Я ничего этого не слышала. По моему лицу текли слезы, такие слезы освобождения, радости, смешенной с печалью, слезы, наполненные болью пережитых лет, но сладкие на вкус.