– Давайте не будем накрывать стол, – сказала Фрэнсис, когда подошло время ужина.
– Не возражаешь, ма? – спросила Розмари, зная, как трепетно относится мать к принятым нормам.
– Разумеется, нет, – сказала Бетти оскорбленным тоном, как если бы сама эта мысль показалась ей дикой.
Розмари отметила, что мать охотно берет уже третий предложенный ей бокал шампанского, и шепнула Фрэнсис:
– В девять она будет в постели. Не стоит мешкать с ужином.
– Прекрасная мысль, – шепотом отозвалась подруга. – Мне нужно поговорить с тобой.
Розмари достала подносы и нашла льняные салфетки. Хрусталь засверкал на свету всеми гранями, когда она поднесла бокал к губам. Ее переполняло чувство радостного возбуждения, и причиной тому было не только шампанское. Воспоминание о Бене вкупе с восторженным отношением Фрэнсис к жизни в целом создали в доме атмосферу, какой здесь не было давно.
«Влюбиться, – подумала она, разогревая еду в микроволновой печи, – именно это и надо было сделать еще несколько лет назад».
Мать начала клевать носом сразу же после девяти. Разгорячившись от необычного количества алкоголя, она ела с жадностью, совершенно забыв о своем несварении желудка.
– Я положу тебя в Эллиной комнате, ма, – сказала Розмари, помогая ей подняться по лестнице. – Я достала тебе шерстяное одеяло.
– От таких вещей мне не по себе. Лучше дай мне бутылку с горячей водой.
– Как только ты ляжешь.
Бетти погладила дочь по щеке, когда та укрыла ее.
– Ты ко мне очень добра, – сказала она. – У меня был такой чудесный день.
– Спи спокойно, ма. Утром я принесу тебе чай.
Мать заснула, едва лишь Розмари вышла из комнаты.
– Только надравшись, она становится похожа на человека, – заметила Розмари, когда они с Фрэнсис устроились перед камином с кофе и бренди.
– Иногда, – сказала Фрэнсис, протягивая ей сигарету, – в ней проглядывает та маленькая девочка, какой она когда-то была.
– Удивительно. Она превратила жизнь моего отца в ад. Один Бог знает, почему она так ненавидит мужчин, – произнесла Розмари.
– Ее отец был жив во времена твоего детства? – спросила Фрэнсис, наклонившись, чтобы выключить телевизор.
Розмари покачала головой.
– Я его никогда не знала. Он бросил бабушку, когда мама была еще крошкой. Она никогда не рассказывала о нем.
– Ах, вот что! Ну, это все объясняет. А теперь, радость моя, расскажи об очаровательном молодом человеке, который влез к тебе постель.
Фрэнсис слушала ее молча.
– Значит, он позвонит из Испании, и вы договоритесь? – спросила она под конец.
– Да, именно так. Из Барселоны.
– Когда ты вернешься домой, о вас будут судачить на всех перекрестках, – заметила Фрэнсис. – Ты же знаешь, что за публика эти киношники.
– Знаю. Думаю, я готова предстать перед публикой, если можно так выразиться.
Фрэнсис закурила очередную сигарету.
– Ключ от твоей двери по-прежнему находится у него.
Это прозвучало как утверждение.
– Я забыла забрать его. – Он хочет обосноваться у тебя, дорогая. А как настроена ты?
– Сначала он должен рассчитаться с прежним. Я ему об этом говорила. Более или менее открыто. Он обещал обрубить концы.
– Бедная… как ее там… Джил, да? Любопытно, какова она собой.
– Молодая.
Они обе уставились в огонь. Розмари нарушила безмятежную тишину комнаты. Голос ее был еле слышен за потрескиванием дров в камине.
– Я хочу его, Фрэнни. Мне самой это кажется ужасным. Но я хочу его. Ты когда-нибудь видела меня такой пылкой?
Фрэнсис покачала головой.
– Нет. Но ты никогда не была слабой. Ты всегда твердо знала, чего хочешь, и обычно добивалась своего.
– А сейчас?
Фрэнсис пристально смотрела на нее с непривычно серьезным выражением.
– Не знаю, золото мое. Просто какое-то предчувствие, звоночек в ушах. Я хочу, чтобы ты забрала свой ключ.
Вечер завершился безмятежно, в разговорах на другую тему, и Бен всплыл на поверхность гораздо позже – когда Розмари отправилась спать.
8
Уик-энд закончился. Мысли о Бене неотступно преследовали Розмари. Радость при воспоминании о его объятиях сменялась глубоким унынием, порожденным растерянностью и жаждой узнать наконец, что же он в действительности представляет из себя. Розмари все еще не теряла надежды, что он позвонит, но как она ни заклинала телефон, это не действовало.
Фрэнсис отвезла Бетти домой поздно вечером в воскресенье.
– Ляг в постель и почитай, – сказала она Розмари, усадив в машину свою пассажирку и прикрыв ей колени пледом.
Они расцеловались в обе щеки, на секунду прижавшись друг к другу.
– Постарайся извлечь из этого хоть какое-то удовольствие, душа моя. Не ищи огонь там, где нет дыма, ты уже большая девочка. Я уверена, что он без ума от тебя.
– Спасибо, Фрэнни. Не знаю, чтобы я без тебя делала.
– Постоянно влезала бы в колоссальные неприятности, радость моя. Смотри, что случилось, как только я уехала в последний раз!
Розмари рассмеялась и обхватила себя руками за плечи, стараясь согреться.
– Иди, иди, – сказала Фрэнсис, направляясь к водительской дверце. – Не стой здесь, замерзнешь. Позвони мне, если будут новости из Барселоны. До пятницы я буду в Бирмингеме. Позвоню сама, если не получу от тебя известий.
Розмари помахала рукой, чмокнула мать и побежала в дом, растирая руки, застывшие на мартовском ветру. На следующей неделе в свои права вступал апрель. Начиналось британское лето. Скоро появятся первые почки на рано зацветающих вишнях, а ей осталось записать всего одно шоу, и потом можно будет расслабиться. Испания манила. Ей следовало бы рассказать о Бене матери прежде, чем та прочтет о них в желтой прессе.
«Я обдумаю это позже», – произнесла она мысленно, разбирая постель и ощутив себя вдруг до смешного похожей на юную Скарлетт О'Хара.
Розмари спала плохо и проснулась в семь с опухшими и покрасневшими глазами – от усталости и от выпитого за уик-энд спиртного.
– У Фрэнни никогда не бывает красных глаз, – пробормотала она, поглядев на себя в зеркале ванной и обнаружив темные круги под глазами, – а пьет она как сапожник.
Она сделала быструю и энергичную зарядку, словно желая изгнать Бена из своих мыслей посредством физического напряжения. Приняв душ, накрасившись и одевшись, она уже могла встретить утро лицом к лицу.
«Никакого завтрака», – подумала она, нащупав утолщение на пояснице, появившееся после двух последних разгульных недель.
Она начала день с черного кофе и апельсинового сока. Пришла Пат, а в полдесятого появилась Дженни, как всегда, пунктуальная. Они понесли свой кофе в кабинет.
– Не давай мне печенья в одиннадцать, – через плечо бросила Розмари Пат.
Когда она шла через холл, слишком полная чашка накренилась, и кофе выплеснулось на пол.
– А, черт! Пат, я пролила кофе на ковер. Совсем чуточку. Смой, пока не впиталось. О печенье я сказала серьезно. Сажусь на диету.
– Осталось только «джефе-кейкс», – сказала Пат.
– Отлично. Напомни мне, чтобы я другого не покупала.
В десять позвонил Дерек. Уточнив состав приглашенных на запись в четверг, он спросил, понравилось ли ей вчерашнее шоу. Розмари поняла, что впервые забыла посмотреть его, – как и Фрэнсис и, что всего удивительнее, мать.
– Дерек, ради Бога, извини. Я его не видела. Пришлось отлучиться. Все прошло нормально?
– Изумительно. Мы оставили ровно столько, чтобы пощекотать публике нервы. Выйди и купи прессу. Ты отлично справилась. Все говорят, что никто не берет интервью лучше, чем ты.
– Газеты у меня уже есть. Я перезвоню, когда прочту их.
Она уже собиралась повесить трубку, когда Дерек произнес:
– Тут в «Сан» есть кое-что о тебе и об этом молодом актере. Как его… Бен… Бен Моррисон. Вас кто-то видел в ресторане.