– Семнадцать, – заговорщицки подмигнула Фрэнсис. – А ему – двадцать пять. Женатый мужчина и перепробовал весь наш шестой класс.
Розмари задумчиво сказала:
– Ты что, хочешь, чтобы я радовалась тому, что случилось?
– А тебе действительно надо радоваться. Это первое проявление жизни за последнее время.
Они съели по порции спагетти в ночном баре и разъехались по домам.
– Жди меня в сочельник, – дрожа от холода, крикнула Фрэнсис, которая никак не могла найти ключи от машины.
Розмари помахала ей рукой и поехала домой. Джоанна еще не спала, она смотрела телевизор в гостиной. Розмари заглянула к ней.
– Привет, Джо. Кто-нибудь звонил?
– Три раза. Один раз – Элла, а два – ничего не было слышно.
Джоанна выключила телевизор и вслед за Розмари направилась на кухню.
– Теперь вы выглядите гораздо лучше, – улыбнулась она. – Вы, наверное, рады, что можно отдохнуть.
– Я вдруг поняла, что с нетерпением жду Рождества.
Джо села за стол и некоторое время наблюдала, как Розмари бесцельно слоняется по кухне.
– Что говорит Элла? – спросила Розмари.
Джо ответила:
– Передает привет. Она позвонит в первый день Рождества. Я завтра к ней еду, хорошо?
– Конечно.
Наконец поздравления были разосланы, подарки упакованы и перевязаны ленточками, свечи на рождественском дереве укреплены, а букеты остролиста поставлены в вазы – словом, все было готово к Рождеству. В сочельник Розмари привезла мать в Уимблдон, следом приехала Фрэнсис.
Праздник получился мирным, тихим и успокаивал душу.
– Как раз то, что мне было так нужно, – вздохнула Фрэнсис уже ночью. – Год выдался просто кошмарный.
В первый день Рождества, когда Розмари собиралась на вечер к Фрэнсис, из Лос-Анджелеса позвонил Том.
– Я не упел вовремя пожелать счастливого Рождества.
– Но у нас Рождество еще не кончилось, – засмеялась она в ответ. – Мы празднуем по меньшей мере две недели. Я сейчас как раз собираюсь в гости к Фрэнсис.
– Передай ей привет. И скажи, что я надеюсь увидеться с ней весной.
– Ты собираешься приехать?
– Обязательно приеду. В конце февраля.
– Устрой так, чтобы быть здесь первого марта – на мой день рождения.
– Обещаю.
В канун Нового года – самый нелюбимый праздник в году для Розмари (если это вообще можно назвать праздником, не раз говорила она Фрэнсис) – у нее собрались гости. В первый раз за все время со своего дня рождения она принимала в доме столько народу – человек десять. Обед она приготовила сама, а Фрэнсис взяла на себя труд смешивать мартини.
– Розмари, детка, как ты думаешь, можно завтра уже снять все эти украшения? У них такой вид, будто они вот-вот расползутся от сырости, – сказала Фрэнсис, в десятый раз подняв с пола открытку.
– Клей размягчается от тепла, – машинально ответила Розмари. – Господи, я действительно совсем как мама. Я это говорю каждый год.
В двенадцать, как всегда, все стали целоваться и обмениваться банальностями, вроде: «Ну, хуже, чем этот, быть не может». Или: «Попомните мои слова, будет еще хуже». А телевидение, как обычно, возвестило наступление Нового года плохонькой развлекательной программой.
Потом все кончилось – к часу из гостей осталась одна Фрэнсис. Они загрузили посудомоечную машину, заварили чай, выставили на стол бутылки и, зевая, сели перед умиравшим янтарным пламенем камина. От каждого движения с рождественского дерева осыпались иголки, а с остролиста, стоявшего на каминной полке, то и дело падали на пол сморщенные красные ягоды.
– Слава Богу, проехали. – Фрэнсис отказалась от чая и пила бренди.
– По-моему, тебе надо остаться, – предложила Розмари. – Лучше не садиться за руль, ты слишком пьяна.
– Спасибо, радость моя. – Она взглянула на Розмари, потом снова стала смотреть на огонь. Лицо у нее пылало от огня и слишком большого количества съеденного и выпитого.
– Тебе стало лучше? – спросила Фрэнсис через некоторое время. Она сидела вытянув ноги и вертела в пальцах рюмку с бренди. От туфель она избавилась уже давно.
– Лучше? – переспросила Розмари, подняв глаза.
– У тебя это прошло? Я не говорю, что без следа, но все-таки прошло?
Розмари на минуту задумалась, потом ответила:
– Мне стало спокойнее. Но хорошо бы он не появлялся. Я думаю, что не смогла бы сейчас не принять его.
Второго января позвонила Элла.
– Ма, прими мои запоздалые поздравления с Новым годом. Здесь сплошные празднества. Джо завтра выезжает к тебе.
– С Новым годом, дорогая. Много приглашений?
Элла страдальчески промычала:
– Не напоминай мне об этом. Устала до чертиков. Послушай, ма, как ты? – Голос у нее был серьезным. – Я имею в виду насчет Бена?
– О чем ты? Ты опять его видела?
– Просто… Ох, черт, Джоанна считает, что не надо говорить, но я тебя лучше знаю, и мне кажется, что надо.
Спокойствие, которое царило в душе Розмари последние несколько недель, стало ее покидать. Она села и приложила трубку к другому уху. – Конечно, скажи, – попросила она, чувствуя, что голос не выдает ее волнения.
– Там был несчастный случай. В Новый год. Он сейчас уже в Лондоне, в больнице. Это глазная больница в Ист-Энде.
– Что случилось? Какой несчастный случай? И как ты узнала? – Мысли вихрем проносились у нее в голове.
– У него что-то с глазом. Они снимали в павильоне для Би-би-си, и его задело взрывом. Возможно, он потеряет глаз. Я подумала, что надо тебе сказать. Эдакое библейское возмездие – око за око и все такое.
– Элла, это не смешно!
– Извини, ма, я пошутила. Джо меня уже ущипнула.
Розмари снова спросила:
– Откуда тебе это стало известно?
– Он пригласил одну из наших девушек на рождественское шоу, и она мне сказала, потому что знала, что мы знакомы.
– Понятно.
Потом трубку взяла Джоанна.
– Розмари, если хотите, подождите, пока я вернусь. Я съезжу с вами в больницу.
Розмари улыбнулась: какая чуткая девочка. Потом ответила:
– Джоанна, ты очень хорошо меня знаешь.
– Я должна его видеть, – сказала она Фрэнсис.
– Нет, нет, не делай этого, дорогая. Я позвоню в больницу. Прошу тебя, не езди.
Но на следующее утро, в тот день, когда должна была приехать Джоанна, в восемь утра Бен позвонил сам.
– Рози?
У нее екнуло сердце. Щетка, которой она причесывалась и которую все еще держала в руке, стала выбивать барабанную дробь по краю туалетного столика. Она пересела на постель и крепко прижала к уху телефонную трубку.
– Рози? – повторил Бен. Голос у него был совершенно спокойным.
– Здравствуй, Бен. А я думала, ты в больнице.
– Я и есть в больнице. У нас телефон на колесиках. Мне просто захотелось с тобой поговорить. Как ты узнала, что я здесь?
– Слухом земля полнится.
– Ясно. – Наступила пауза. Он молчал, а Розмари не знала, что сказать, удивленная и огорченная властью, которую все еще имел над ней его голос.
– Ты не подумывала о том, чтобы меня навестить? – вдруг спросил Бен.
– А ты этого хочешь?
– Если бы не хотел, я бы не позвонил.
– Тебя собираются оперировать?
– Да, сегодня утром.
– Мне так жаль, Бен. – Ее сочувствие было совершенно искренним.
– А, ерунда. Все равно мне всегда лучше удавались характерные роли, – весело ответил Бен. – Карьера Питера Фолка от этого не пострадала.
Она молчала, не находя слов.
Бен снова заговорил:
– Так ты приедешь сегодня?
– Хорошо. Когда?
– Я не знаю. Примерно в половине восьмого. Идет? В половине восьмого. Найдешь меня по повязке. Ох нет, вряд ли. Здесь же глазная больница.
– Счастливо.
– Скоро увидимся, Розмари. Это будет грандиозно. – Наступила мертвая тишина – по-видимому, у него кончились монеты.
Ей пришлось некоторое время посидеть, чтобы успокоилось сердце. Но сердцебиение было вызвано расшалившимися нервами, а не радостью будущей встречи. И все же она целый день была не в своей тарелке. Она гадала, какие чувства будет испытывать, когда увидится с ним, и жалела, что ее Бен уже не будет красивым… Ее Бен? Неужели она все еще так чувствует?